подали не позже июня. Его подпись под ним поддельная, может, с этой стороны к ней подойти? А кого она вместо него в загс водила? Найти бы этого женишка.
Только он подумал о нем, как тут же в его воображении пошло кино. Не только в цвете и звуке, но и с запахом алых роз — на бракосочетание Варварек явилась с ними. Невероятно, но рядом с нею стоял Степан Лапшин, выдавший себя за Ивана Где-то. Она выходила замуж за своего отца? Ну и семейка, ну и нравы… Свидетели, пьяненькая или сидевшая на игле парочка, приглашенная с улицы, удостоверили своими подписями это действо, и отец-жених поцеловал в губы дочь-невесту. Под свадебный марш Иван Петрович поплелся вслед за ними, пока не оказался вновь за столом в квартире Варварька.
Если она таким образом вышла замуж, то уж квартиру его продать — для нее все равно что пару раз чихнуть. Должно быть, часть вырученных за нее денег истратила на «похороны как Твардовского».
Днем Иван Петрович обнаружил свои папки в углу комнаты. Рядом с ними стоял портфель с различными документами и давным-давно ненужными бумагами. Среди них он нашел сберкнижку с авансом за последний сборник стихов. И так обрадовался находке, что даже не придал значения тому, каким образом его рукописи и бумаги могли оказаться у Варварька, если свою квартиру он продал еще в конце мая, будучи живым и здоровым, а в конце июля, когда попал в больницу, ее купил молодой человек у фирмы «Блю стар». Ивана Петровича посетила догадка, что фирма принадлежит Варварьку. Появление в больнице министра Хванчкары, не исключено, спутало планы Варварька и эскулапов, которые за деньги согласились отправить его на тот свет. Только непонятно, почему они отказались от вскрытия, не сожгли в крематории. Должно быть, Хванчкару побоялись.
— Что для тебя дороже: слава большого и уважаемого поэта или же слава мошенника и самозванца, решившего выдать себя за поэта? — поставила вопрос ребром Варварек, испытующе вглядываясь ему в глаза.
Иван Петрович поднял голову, усмехнулся и ответил:
— Не понимаю, где ты тут увидела альтернативу. Если я большой поэт, то таким и останусь в любом случае. Нарисовав мои перспективы, ты тем самым подтверждаешь, что я — Иван Петрович Где-то. И разве можно считать мошенничеством стремление быть самим собой? Подталкивая меня к тому, чтобы я отказался от самого себя, от своей жизни, от своего творчества, ты как раз и предлагаешь стать мошенником.
— Я ломаю голову, как ему помочь, а он меня еще обвиняет! — Варварек от досады даже выскочила из-за стола, подошла к трюмо и, успокаиваясь, пошлепала тампоном с пудрой по носу.
— Зачем ломать голову, — без всяких эмоций, почти нехотя, рассуждал Иван Петрович. — Произошла ошибка. Гоголя, не мне чета, тоже живьем похоронили. Но мою ошибку можно исправить.
— Какой же ты упрямый! — Варварек вернулась за стол. — Кто поверит, что ты Иван Петрович Где- то? Зачем тебе куча неприятностей? Если хочешь, то завтра у тебя паспорт будет на имя хоть Александра Сергеевича Пушкина.
— Мне нужен паспорт, где написано, что я — Иван Петрович Где-то. Если можешь сделать паспорт на имя Пушкина, то почему не можешь сделать паспорт на фамилию Где-то?
— Опять двадцать пять! Неужели непонятно: ты числишься в покойниках, но продолжаешь вдохновенно писать стихи. Я, твоя вдова, разбирая твой архив, нахожу все новые и новые гениальные произведения. Гонорар, по самой высокой ставке, я выплачиваю тебе. Живешь с документами Пушкина или Душкина, а потом, когда наступит подходящий момент, объявляешь: а я, мол, опля, все-таки жив! И наблюдал, как ко мне вы относитесь после смерти. Неужели не интересная интрига? Если не хочешь больше писать стихи, найму бригаду «негров» — напишут, что пожелаю. Может, тебя устроить на самую халявную работу: будешь только числиться, но получать зарплату?
— В фирме «Блю стар»?
У Варварька при упоминании фирмы даже нервно дернулся глаз — отвернулась, сделала вид, что попало веко.
— Если хочется в этой фирме потрудиться, пожалуйста. Только подскажи адрес, как ее найти, — спокойно, почти нараспев сказала она.
— Очень сомневаюсь, что ее тебе надо искать.
После такого заявления Варварек резко повернулась к нему, прямо-таки впилась взглядом в зрачки Ивана Петровича, словно это могло помочь вызнать, что же в действительности ему известно. Она допускала, что Иван Где-то блефует, но и не была уверена, что он находится в полном неведении. Хотя — где и как ему стало что-нибудь известно? В больнице редко приходил в сознание, а после своего воскрешения пил, то возле Белого Дома, то в ЦДЛ — так каким же образом ему стало известно о фирме «Блю стар»? Ходил на свою старую квартиру, и там сказали, что купили ее в фирме «Блю стар»? Вот и все. И Варварек повеселела, наполнила опустевшие рюмки.
Иван Где-то также наблюдал за нею, пытаясь разгадать ход ее мыслей. Он всегда считал ее циничной и прохиндеистой, однако не до такой степени. Продала квартиру, наверное, для того, чтобы рассчитаться с неотложными долгами? Но, судя по новой мебели, дорогому музыкальному центру, компьютеру, картинам, нельзя было сказать, что бедствовала или попала в стесненные обстоятельства. А зачем спектакль с замужеством? Чтобы сделать законной квартирную сделку? Вдова продала жилье покойного мужа — у кого рука поднимется бросить в нее камень? Только деньги за квартиру — для нее вообще-то мелочь. Есть другие мотивы, и очень веские, выдавать его за покойника. Своим воскрешением он основательно спутал ей карты или стал представлять для нее нешуточную угрозу. И его намеки о том, что ему кое-что известно, весьма опасны: если Варварек настаивает на покойницком статусе, то это верный признак того, что она при любом удобном случае отправит его на тот свет.
Можно было, конечно, Ивану Петровичу использовать способности астрального тела или попросить совета у своего альтер-эго, который упрямо утверждал, что именно он и является Иваном Где-то. Но прибегать к чужой помощи да еще к тому же и сверхъестественной было унизительным. Сам разберется, без полтергейстов и ангелов-хранителей.
«В рюмке лошадиная доза клофелина, не вздумай выкушать, умник», — тут же услышал предупреждение, произнесенное неизвестно кем и неизвестно откуда. От неожиданности оцепенел, а потом, взяв себя в руки, встал и как бы рассуждая сам с собой, говорил, направляясь в прихожую и не спеша подбирая слова:
— Господи, что деньги с людьми делают, а? И зачем я вылез из могилы? Лежал бы там спокойно, кормил бы червей — и никаких проблем. А тут не только твою квартиру загнали, но и право на имя собственное норовят отобрать. Вот уж воистину — куда я лез, а куда вылез?
— Не узнаю я в тебе Ивана Где-то, приятель! Да чтоб Иван Где-то встал из-за стола, пока все не выжрал?!.. А еще говоришь, что ты и есть Иван Где-то. Даже на посошок не примешь? — она шла за ним с двумя рюмками в руках.
— Варварек, разве ты забыла: у меня с первых шагов перестройки на клофелин очень сильная аллергия? Спасибо за хлеб-соль, — сказал Иван Петрович и хлопнул дверью.
Глава пятнадцатая
Наконец-то Аэроплан Леонидович узнал подлинную фамилию своего бывшего начальника отдела в НИ-НИ сверхтонких бездоходных технологий. Произошло это так. Ни ему, ни Грише Ямщикову не удалось захватить по два крыла в зданиях на Старой площади. Их оттуда вытурили, заявив, что тут будут располагаться конюшие всенародно избранного Бобдзедуна. Однако два министра — Около-Бричко и Ямщиков — закатили вытуряльщикам крутой скандал. Хотя они сами себя назначили и сами придумали себе по министерству, на вытуряльщиков произвело опасливое впечатление название ведомств — министерство защиты демократии и министерство глубоких демократических и необратимых назад реформ.
Пока они ходили по высоким кабинетам, Аэроплан Леонидович примелькался всем в качестве министра, а Гришу в процессе этих походов назначили начальником полиции Лимитграда, мудро рассудив, что он, как быстрорастущий криминальный авторитет, не хуже всех знает, что нужно для наведения демократического порядка в столице. Гриша поначалу обиделся, заявив, что его из министров кинули в начальники, пусть и полиции, пусть и столичного города. Отдел кадров межанальной группы тут же
