башни.

Глава тридцать шестая

Было бы слишком все просто, если бы рядовой генералиссимус уселся с помощью нечистых ли, доброжилов ли в поезд «Москва — Шарашенск», исчез бесследно хотя бы на некоторое время из столицы, которую корежила перестройка. Не тут-то было!

Прежде, чем попасть на поезд, Аэроплан Леонидович посетил Ивана Где-то, а еще раньше — позвонил Толику, то бишь Анатолию Чукогековичу, и тот обрадовал его несколькими приятными новостями. Во-первых, директор издательства обещал помочь — тут Толик расщедрился на доверительность и добавил, что тот — старинный его приятель, в свое время стадионом руководил, пока его не бросили на книжный фронт. Во-вторых, Лилия Семеновна Ксенж-Пачулия переведена туда заместителем главного редактора, поскольку ей осталось до пенсии два года и требуется в таких случаях приличная должность и приличный оклад (словно все остальные должности и оклады неприличные, с обидой отметил Аэроплан Леонидович), то есть она стала начальником для поэта, редактора и литконсультанта, приняла под свое руководство редакции поэзии, молодых авторов, научного коммунизма и спортлото 10 из 37-го. Правда, Лилия Семеновна объявила в одностороннем порядке полугодовой оплачиваемый траур в честь Кондрата Силыча, поэтому ее надо считать чем-то вроде бронепоезда, который решил постоять на запасном пути.

Вообще умение организовать что-нибудь и добиться, в конце концов, своего у Аэроплана Леонидовича было непревзойденным и по праву должно находиться на первом месте в мире. Он всегда был убежден, что «Параграфы» будут опубликованы, если ему для этого придется даже изменить общественный строй в стране пребывания, и все его новации от жалопреда до ножевилки будут внедрены. С демократическими коэффициентами, конечно, случилась неувязочка, это Муравейчик своими миллионами расчеты спутал, но все равно делу социального справедлива без его методы не обойтись.

Многие его новации в последнее время претворялись в жизнь поистине ускоренными методами. Лет пятнадцать тому назад, к примеру, юная еще Варя Лапшина попросила его помочь ей разработать систему, исключающую покупку в магазине любого товара без очереди. От Варварька начальство требовало непременного прогресса, трудового почина и инициативы. Надо сказать, что в ту пору она все принимала за чистую монету, замуж и первый раз не выходила, и до встречи с Иваном Где-то в подсобке было в запасе немало времени. Через сутки после обращения Аэроплан Леонидович выдал концепцию новейшего способа торговли под девизом «Ордер на квитанцию».

Не надо думать, что он сразу выдал на-гора концепцию, нет, он помучился, поразмышлял, варианты прикидывал, подумывал назвать новшество государственным мандатом на сапоги, но тогда следовало бы обмандатить полуботинки и босоножки, а как быть с тапочками? Заводить отдельные мандаты на каждую мелочевку Аэроплан Леонидович посчитал бюрократическим излишеством. Многомандатность тут грозила оказаться безбрежной, а требовался как бы обязательный ассортимент товаров, предписанный наверху и спущенный оттуда каждой торговой точке.

Стихии количества товаров заопасалась и тогдашняя супружница Марья Лошакова — как-никак работала в магазине и отдавала себе отчет в том, что количество товаров, не дай Бог им еще качество, для особого положения торговли в обществе просто катастрофа, конец связям, влиянию, спекуляции, короче говоря, конец света не так страшен, как конец дефицита.

Поэтому она по мере своих возможностей направляла в нужное русло буйную мысль супруга. А он всю ночь не спал, не в силах совладать с задачей важнейшего социального справедлива (женский род, к которому это слово было приписано, по мнению рядового генералиссимуса пера, не отвечал серьезу момента). Под утро он оказался во власти такого мощного пафоса, что прототипица Маши Кобылкиной почему-то приняла это состояние за обострение геморроя, приготовила на всякий случай полуведерную клизму, кстати, достатую по великому блату, стала с пачкой соответствующих свечек за спиной нашего светоча мысли и прогресса. Только вдумайтесь, дорогие читатели, во всю несправедливость (здесь женский род!) ситуации: великий творила изнемогает от обуявшего пафоса, обо всем человечестве душой, точнее, своей духовкой, печется, а она? Подозревала в такой ответственный момент, что приятель из мясного отдела из-под прилавка продал ей протухшие мозги! То-то она к ним присматривалась, принюхивалась, сомневалась: жарить или выбрасывать? Не иначе, мясник отплатил ей за прогорклый творог, который она недавно ему всучила. И теперь стояла в полуведерной готовности номер один.

Однако герой героев все преодолел: и непонимание близких, и сопротивление богатейших традиций совторговли, и острое желание так называемых некоторых граждан вовсю спекулировать обувью, и свою некомпетентность, ибо как только Аэроплан Леонидович соприкасался с чем-нибудь, в чем он, выражаясь по-министерски, ни бум-бум, то сразу же становился специалистом в полном соответствии с законом кто был ничем, тот станет всем. Причем такого уровня, который позволял ему без тени сомнения выдавать рекомендации относительно любой работы по дальнейшему улучшению. Поскольку в стране все и давно находилось в самом лучшем виде, то какие-либо изменения в таком передовом обществе были возможны лишь в жанре этого самого дальнейшего улучшения.

Когда же он прочел торжественно и с выражением результаты ночного бдения, прототипица Маши Кобылкиной всплеснула со всего размаху мясистыми ладонями:

— Ой, Аря, какой ты умный! Ты, наверное, у меня еврей, потому что таких умных, как ты, я еще не встречала. Нет, ты все-таки еврей!

— А что, — горделиво вздернул голову Аэроплан Леонидович, — может, и еврей. У меня в пятом пункте прочерк, потому как я доказывал паспортному столу очевидные для ума вещи: есть национальность, а есть термин более высокого понятия — интернациональность. У меня в справке по факту моего происхождения, которая была подписана собственноручно товарищем Семеном Михайловичем Буденным, указывалось, что я «по национальности Третий Интернационал». А паспортный стол мне возражал: такой национальности нет в наших инструкциях. Вот я и стал доказывать, что интернациональность — это термин более высокого понятия. Закончилось тем, что справку буденновскую у меня отобрали, в графе «национальность» стол пошел мне навстречу и записал «вплоть до выяснения». При обмене паспорта заменили на прочерк. С такой национальностью мне однажды в парке лежак в прокат выдать наотрез отказались, а что творится в отделах кадров?

— Тогда ты точно — еврей, — убежденно утверждала прототипица.

— Нет, я все же до выяснения, — скромничал он.

— А чего тут выяснять, чего выяснять? — она включила профессиональную громкость, но потом, сообразив, что находится не за прилавком, перешла как бы на размышления вслух. — Значит, I-й Интернационал — твой дедушка, II-й — папа, так? Тогда и отчество у тебя не Леонидович, а Второинтернациональевич!

— О, женщина! — зарычал герой героев. — И I-й, и II-й Интернационалы — не мужчины, а организации, никакими родителями они быть не могли, тем более что из отчества Второинтернациональевич проистекает по смыслу явно меньшевистская родословная. Второй был меньшевистский, против чего я, как беспартийный буденновский большевик по рождению, решительно протестую. Еще и потому, что кто в таком случае были бабушка и мама? IУ-й, троцкистский Интернационал, или 2 1/2-й — двухсполовинный тоже меньшевистский, а, женщина? Не путай половые проблемы с политическими!

— Теперь я точно знаю, что ты у меня еврей. Такой умный, такой умный! — причитала прототипица.

Конечно, осведомленность супруга в ассортименте Интернационалов впечатляла, но смысл системы «Ордер на квитанцию» производил не меньшее впечатление. Его могли породить только свежие мозги, а не протухшие, так что вопрос о клизме и свечах отпал сам собой.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату