Точно. А чо я сыну скажу? Двадцать девятое декабря если что. Подарок, блять, на Новый Год. Ребёнку семь лет всего, и он непременно травмируется психически, если я прям так вот сходу ляпну, что у нас кошка откинулась.
Ну, конечно, я долго думала. И решила, что ничего я сама ему говорить не буду, а переложу эту мерзкую миссию на своего папу. Папа у меня аццкий психолог, он что-нибудь придумает. Обязательно. Звоню папе:
— Пап… — И рыдаю в трубку, — Пап, у меня Мася умерла…
— Лидок, — ответил папа, — это пиздец. Чо Андрюшке скажем?
— А я вот нихуя не знаю, папка… — рыдаю ещё пуще, — я, вот, хотела, чтобы ты чонить такое придумал.
— Да ты ёбу далась, доча. Знаешь, гонцов, приносящих хуёвые новости у нас не любят. А иногда и пиздят. Ногами. Так что давай уж сама. Да, и ещё: очень соболезную.
Вот, блин, засада. Ладно. Щас экспромтом чонить выдумаю.
— Зови, — говорю, — Андрюшку. Щас я ему скажу. Наверное. Зови, папа.
Пердёж какой-то в трубке, помехи-шорохи, а потом — голос детский:
— Аллё!
— Аллё, сыночек… — Пытаюсь держать нейтральный тон. Чтоб сразу не выкупил, что я ему щас ужасную новость сообщу, — Сынок, у меня это… Две новости есть. Ага. Одна плохая, а другая хорошая. С какой начинать?
— С плохой.
Уффф… Собираюсь с духом, и быстро говорю:
— Дюш, ты только сильно не переживай… В общем, Масяня сегодня умерла… Она отравилась, и умерла. Но честное слово — даже не мучилась. Только лизнула ту хуйн… Тьфу, исскуственный снег с ёлки — так сразу и умерла.
В трубке на том конце тишина. Я испугалась.
— Дюш, ты меня слышишь?
В ответ до меня донеслись сдавленные рыдания. Слышит, значит. Ну, реакция предсказуемая в принципе. И вдруг рыдания резко оборвались, и сын с надеждой в голосе переспросил:
— Слушай, а какая Мася умерла? Наша кошечка, или Машка?
Машка — это моя младшая сестра. В быту — Мася.
— Что ты, — отвечаю, — Машка жива-здорова, я про кошечку…
Рыдания в трубке возобновились:
— А-а-а-а! Моя кошечка!!!
Вот у детей логика…
И я быстро добавляю:
— Но сегодня я куплю тебе новую кошечку, живую. Такую же как Мася, только котёночка. Это хорошая новость?
— Нет!!!!!
И гудки в трубке. Так и знала…
В общем, я положила телефон, справедливо рассудив, что свою миссию я выполнила, что сына щас коллективно утешат бабка с дедом и Машка, а мне надо ещё полчаса сидеть возле Масяниного коченеющего трупа, и ждать с работы мужа.
Но уже через десять минут мне позвонили в дверь. Открываю. Стоит мой папа. С сапёрной лопаткой. И говорит мне очень скорбно и торжественно:
— Я пришёл рыть могилу. Где ты хочешь похоронить кота?
— Кошку.
— Похуй. Где?
— Похуй. Там.
И пальцем куда-то в окно показываю.
Папа положил мне на плечо руку, сказал «Мужайся», и ушёл вместе с лопаткой.
И пришёл через десять минут. С лопаткой.
— Хуй тебе, а не могила, — говорит, и сосульки с бороды сбивает, — земля промёрзла метра на два в глубину. Положи её в коробку, да отнеси на помойку. Всё равно на свалке сожгут.
— Нет! — ору, — Мася — член семьи! Нельзя её на свалку! Надо рыть!
— Ну, вот тебе лопатка — пиздуй, и рой.
Папа вручил мне лопатку, взглядом ещё два раза сказал «Мужайся», и ушёл.
Стою я с этой лопаткой, и страдаю. Тут открывается дверь. Муж приехал. Кидаюсь ему на грудь, и кричу:
— Блять, это чо за курочка Ряба?! Папа копал-копал, нихуя не выкопал, Лида копала-копала, нихуя не выкопала… Теперь ты тоже скажешь, что копал, и не накопал?!
— Ты тоже копала?
— Да! То есть, нет… Но я точно знаю, что не выкопаю я могилу-у-у-у… — И завыла как голодный упырь.
Муж отобрал у меня лопатку, посмотрел на неё, отложил в сторону, и скомандовал:
— Одевайся теплее.
И мы пошли рыть могилу.
Рыть её мы решили в палисаднике у дома. Оставалось только найти — чем? Лопатка тут явно не прокатывала. Поэтому муж отправился на ближайшую стройку, и взял в аренду у таджиков лом. За пиисят рублей. И через пять минут вернул его обратно. Получив ещё десятку сдачи.
Ни лопатка, ни лом, ни даже, наверное, экскаватор, при такой температуре воздуха были тут бесполезны.
Тут я, осознав, что Масю я закопать не смогу, зарыдала так, что из вагончика выскочили таджики, и вернули нам остальные сорок рублей.
— Дим… А давай Маську в морозилку положим, а? Пусть в холодильнике полежит до весны, а потом мы её похороним…
Хорошая ведь идея? Да. Но муж почему-то отшатнулся:
— Ёбнулась совсем? Ещё под подушку её к себе положи. До весны. У меня другая идея есть. Щас пойдём, и поищем в газете объявления. Должна же быть какая-то служба для кремации животных?
Точно. А чо я сама не додумалась? Должна же быть такая служба. Ну, в теории. Должна.
И пошли мы домой, по пути зацепив из почтового ящика кучу бесплатной макулатуры с объявлениями.
Я сижу на стуле, шмыгаю носом, и требую:
— Громкую связь включи. Я тоже хочу послушать.
Димка кивает головой, набирает номер, и включает громкую связь:
— Здравствуйте! — раздалось из трубки, — Рады вас слышать. Кто у вас умер?
Апизденеть какой позитив. Рады они.
— Кошка. — Скорбно и сурово отвечает муж, давая понять радостному персонажу, что у нас вообще-то горе. Глобальное. — Очень хорошая кошка.
— Сколько?
Чево, блять, сколько?! Я что, Шариков что ли? Я что, котов душу пачками?!
— Одна.
— Сколько весит, я имею ввиду?
А я ебу? Никогда не взвешивала. Чо за вопросы?
Муж пожал плечами, и ответил:
— Ну, килограмма три, наверное.
А я ещё добавляю со своего места:
— Она у меня была такая… такая хрупкая…
И снова начинаю рыдать. Чтоб там услышали, и поняли, что нам не до лишних вопросов.
— Угу. — Ответили в трубке, и очень громко застучали на калькуляторе. Интересно, а по какой
