— И с какого же конца вы начнете распутывать такое хитросплетение? — спросил он, переводя взгляд с Майкла на Бартоломью.
— Я бы предпочел вообще ничего не распутывать, — с досадой откликнулся Бартоломью. — Эти дознания не для меня. Работа доктора и преподавателя представляется мне куда более привлекательной.
— Я вас прекрасно понимаю, — сочувственно кивнул Джонстан. — Я тоже преподавал законоведение, но с тех пор, как я стал проктором, мне пришлось оставить занятия со студентами. Я переехал из колледжа, приобретя собственный дом в Сапожном ряду. Теперь матушка ведет хозяйство, а я могу всецело отдаться своим обязанностям. Мне бы очень хотелось способствовать вам в проведении дознания, но, увы, теперь, во время ярмарки, у меня, как и у Хэрлинга, слишком много хлопот. Жара и дешевый эль кружат головы студентам, и сейчас можно ждать любых бесчинств. Мы прилагаем все усилия, чтобы сохранить в городе мир и спокойствие.
Джонстан поднялся, увидев студента, который нетвердой поступью вышел из таверны под руку с рыжеволосой девицей. Встретившись взглядом с проктором, студент немедленно выпустил свою спутницу и устремился наутек. Хмель слетел с него так быстро, словно Джонстан опрокинул ему на голову ведро холодной воды. Девица растерянно озиралась по сторонам, не понимая, почему ее кавалер столь стремительно исчез. Джонстан с довольной улыбкой вновь опустился на скамью.
— Не всегда мне удается навести порядок с такой легкостью, — признался он.
— В городе убита еще одна проститутка, — сообщил Бартоломью.
— Я об этом слышал, — нахмурившись, кивнул Джонстан. — Вам не кажется, доктор, что после черной смерти непотребных девок в городе стало куда больше, чем прежде?
— Таково закономерное следствие опустошений, произведенных чумой, — произнес Бартоломью, глотнув холодного эля. — Многие женщины лишились семей и теперь вынуждены самостоятельно добывать себе средства к существованию.
— Но они могли избрать более достойный способ заработка, — сурово возразил Джонстан. — Например, заняться шитьем или стряпней.
— Возможно, — согласился Бартоломью, с интересом наблюдая, как жаркий спор между продавцом кроличьих шкурок и дородной матроной перерастает в драку. — Только швеям и стряпухам найти работу куда труднее, чем проституткам. К тому же услуги проституток лучше оплачиваются.
— Но продавать свое тело — великий грех, — с жаром заявил Джонстан, и голубые глаза его округлились. — Чума — это наказание, посланное Господом за наши бесчисленные прегрешения. Если мы не вернемся на стезю добродетели, нас ожидает еще более суровая кара. Но, судя по всему, люди глухи к предостережениям свыше. Вместо того чтобы исправиться, они еще глубже увязают в пучине греха и разврата.
Бартоломью не раз доводилось слышать подобные заявления. Многие считали, что чума — справедливое возмездие за грехи, в которых погрязли жители Англии. Список грехов был велик: воровство и мошенничество, война с Францией, работа по воскресеньям, нарушение поста в пятницу, богохульство, стяжательство, прелюбодеяние. Люди не сомневались, что опустошительная эпидемия — лишь первое предупреждение и вскоре новый, еще более страшный мор уничтожит всех, чьи души исполнены зла.
Отдохнув и утолив жажду, Бартоломью поднялся со скамьи. Спутники последовали его примеру. Простившись с Джонстаном, Бартоломью и Майкл окунулись в ярмарочную суету. Неожиданно чья-то рука легла на плечо Бартоломью. Обернувшись, он увидал своего зятя Освальда Стэнмора. Тот взирал на Мэттью с приветливой улыбкой.
Бартоломью улыбнулся в ответ и осведомился, как у Стэнмора идут дела.
— Великолепно, — просияв, сказал тот. — Представь себе, я продал почти всю ткань, что хранилась на складах. Более того, у меня уже есть покупатели на товар, что прибудет через несколько дней.
— Удалось шерифу найти злоумышленников, ограбивших тебя? — поинтересовался Бартоломью.
Не так давно две повозки с тканью, принадлежавшие Стэнмору, были остановлены и разграблены на Лондонской дороге.
— Нет, — ответил Стэнмор. Упоминание о неприятном событии заставило его нахмуриться. — По- моему, шериф ровным счетом ничего не делает для поимки этих негодяев.
Бартоломью сочувственно вскинул бровь. Человек, исполняющий должность шерифа, редко пользуется всеобщим расположением. Но надо признать — неприязнь, которую успел стяжать Ричард Талейт, шериф Кембриджа, была вполне заслуженной. Он уже вызвал недовольство горожан, когда не пожелал должным образом расследовать убийства проституток. А теперь выясняется, что дело об ограблении богатого купца он тоже не считает достойным своего внимания.
— Я понимаю, Талейт занят сейчас недавними убийствами потаскух, — с тяжким вздохом изрек Стэнмор. — Но нельзя позволять разбойникам безнаказанно творить произвол на дорогах. Если дороги день ото дня будут становиться все более опасными, купцы откажутся к нам приезжать, и в результате пострадает весь город.
— Сегодня утром произошло еще одно убийство, — сообщил Бартоломью, чтобы отвлечь Стэнмора от долгих рассуждений о безопасности торговли и мерах, необходимых для ее достижения.
— Да, я слышал, — кивнул Стэнмор. — Многие так напуганы этим убийством, что собираются пораньше уйти с ярмарки и вернуться в город до наступления темноты.
Он наклонился к самому уху Бартоломью и произнес шепотом:
— Знаешь, ходят слухи, что одна из городских общин намерена выяснить, кто убивает девок. Ведь от Талейта, похоже, не дождешься проку.
— Что это за община? — спросил озадаченный Бартоломью. — Уж не охотники ли за ведьмами, готовые обвинить в колдовстве всякого, кто вышел на улицу после комендантского часа?
— Нет-нет, — покачал головой Стэнмор. — Эти люди называют себя общиной Святой Троицы, среди них есть и монахи, и священники. Уж конечно, они не могут замышлять ничего дурного. Короче говоря, это некое сообщество благочестивых людей, обеспокоенных тем, что после мора город погряз в разврате и преступлениях.
Бартоломью в ответ лишь пожал плечами; слова зятя, казалось, не слишком убедили его.
— Многие горожане разделяют их беспокойство, — добавил Стэнмор. — И, насколько я понимаю, в общине собрались отнюдь не религиозные фанатики, подобные твоему отцу Уильяму. Ее члены хотят навести в городе порядок, и дай им бог исполнить это благое намерение.
Во взгляде Бартоломью по-прежнему светилось недоверие. Стэнмор в отчаянии воздел руки.
— Посмотри только, что творится вокруг! — приглушенно воскликнул он. — Даже в нашем маленьком городке жизнь полна опасностей. Кто-то неизвестно зачем убивает по ночам гулящих девок. А повозки с товарами не могут добраться к нам из Лондона в целости и сохранности.
— Но твои повозки были разграблены за много миль отсюда! — возразил Бартоломью. — Скорее в окрестностях Лондона, чем в окрестностях Кембриджа.
— Вовсе нет. Преступление было совершено в Сэффрон-Уолдене, в пятнадцати милях отсюда, — недовольно возразил Стэнмор. — И с тех пор прошло уже немало времени, — добавил он, потирая подбородок. — Я был уверен, что на ярмарке грабители попытаются продать похищенную ткань. Но хотя я приказал своим работникам осматривать все прилавки с тканью, нам не удалось обнаружить ни единого лоскутка.
— Как видно, грабители нашли применение для ткани, — предположил Бартоломью.
— Мэтт, речь идет о превосходной тончайшей шерсти, — важно заявил Стэнмор. — Всякий сброд не шьет себе штаны и куртки из такой материи.
— Значит, грабители оказались умнее, чем ты предполагал, — пожал плечами Бартоломью. — Они догадались, что ты будешь искать пропавший товар на ярмарке, и сбыли его с рук в другом месте.
— Возможно, — согласился Стэнмор. — Если это так, мне никогда не вернуть убытков. Я ведь отправил эту ткань в Лондон на покраску, поскольку цены, которые запрашивает де Белем, переходят границы разумного. Ты сам понимаешь, в какие я вошел расходы. Да, для нас, купцов, настали скверные времена. Работники отбились от рук, а платить им приходится все больше. Хороших красильщиков и ткачей днем с огнем не сыщешь, вот они и дерут с хозяев непомерно высокое жалованье. Да к тому же в любой день мы можем лишиться товара.
