семь разных зубов. Делай как хочешь, распили какой-нибудь протез или, еще лучше, позаимствуй из старых запасов, но через десять минут я должен сдать семь зубов!
— Герр обершарфюрер, наверное, шутит. Откуда у меня запасы? Перед отправкой в Гиглинг нас всех обыскивали, и я ничего не мог пронести. А здесь за то время, пока была строительная команда, умерло всего восемь человек, и, как вы помните, я вместе с вами актировал зубы…
Имре спокойно глядел на эсэсовца, но тот нетерпеливо махнул рукой.
— Врешь, что-нибудь у тебя есть. Ты жид, а у жидов всегда есть золото. Не зли меня и не вынуждай к крайним мерам. В Варшаве мы работали вместе, и все было хорошо, я тебя никогда не обижал, ты же знаешь.
— Пардон, — улыбнулся Имре, — однажды я получил двадцать пять горячих за пособничество герру обершарфюреру Дейбелю в укрытии двух золотых долларов. И трижды вы сами меня…
— А ну тебя! — рассердился Дейбель. — Я тебя просто не понимаю. Ты жив, чего тебе еще? Как-никак ты в концлагере, не чудо ли, что ты вообще не загнулся?
Они дошли до покойницкой, Имре вежливо придержал дверь, Дейбель, насупившись, прошел вперед. На полу в разных позах лежало шесть голых трупов. Только у двоих было на левом бедре чернильным карандашом написано имя — это были те, что умерли сегодня ночью в бараках. Другие четверо умерли на апельплаце, сразу же по приходе, еще не опознанные. Врач посмотрел, нет ли у них на руке освенцимской татуировки, но не нашел.
— Займись зубами, — сказал эсэсовец. — Все остальное не важно. — Он вытащил из-за обшлага листок, послюнил карандаш и ученическим почерком переписал себе фамилии умерших: «Франтисек Бонди, барак 17» и «Наум Блатт, барак 23».
Врач уже наклонился над последним трупом.
— Ну как, Имре?
— Разрешите доложить, что обнаружено только четыре зубных протеза. Из одного, я, очевидно, смогу сделать два. Всего будет пять.
Дейбель стоял над ним.
— Семь, мне нужно семь!
Имре перекладывал из руки в руку старые зубоврачебные щипцы.
— Сожалею, герр обершарфюрер, но…
— Семь, слышишь? У этого Франтисека ничего нет?
Врач опустил глаза.
— Да, именно у него ничего нет.
Дейбель взглядом знатока оглядел тело.
— Ему за сорок… Франтисек — это чешское имя, а? Наверняка у него был золотой зуб. Не вынуждай меня…
Имре взглянул ему в глаза.
— Вас не обманешь, герр обершарфюрер. У Франтисека действительно был золотой зуб, пятый верхний. Но он исчез.
— Ага! — Дейбель упер руки в бока. — Это ты постарался! Давай сюда зуб!
— Я впервые вижу этого мертвеца, честное слово.
— Скажи мне еще раз «честное слово» — и я тебя пристрелю. Какая может быть у тебя честь, дерьмо! Где ты спрятал зуб?
— Он, очевидно, был вырван в бараке. Спросите блокового.
Эсэсовец замахнулся, но опустил руку.
— Ты от меня не уйдешь. Если ты врешь, не выйти тебе живым из мертвецкой. Можешь выбрать себе здесь место среди них, — носком сапога он ткнул в сторону трупов. — Вырви пять зубов, о которых ты сказал, а я пока зайду в барак. Шестой я найду, но седьмого у нас так и нет. Его ты достанешь из старых запасов, слышишь?
Имре поднял взгляд от своих щипцов.
— Герр обершарфюрер, еще два слова. Считаю своим долгом…
— Ну скорее, в чем дело?!
— Кто-то пользовался этими щипцами и слегка погнул их. Видно, не умеет с ними обращаться. Может быть, ими просто вытаскивали гвоздь, а может быть, и…
— Разве ты не держишь щипцы у себя?
— Никак нет. Зубоврачебные инструменты и бормашина, как вы изволите знать, хранятся в конторе.
— Неужели кто-то из конторы… Впрочем, почему бы и нет? Фриц и Хорст закапывали той ночью мертвых у станции. А?
В глазах врача мелькнула искорка надежды и страха.
— Не знаю, не могу сказать, — быстро пробормотал он. — Вы сами обо всем догадались, а я, право, не знаю…
— Прекрасно, — усмехнулся Дейбель и пошел к двери. — Приходи с зубами в контору. Я буду там.
В конторе был только Фредо.
— Где Фриц? — еще в дверях спросил Дейбель.
— На стройке, — стоя навытяжку, доложил грек.
Дейбель сбежал по ступенькам, вытащил из-за голенища кусок красного кабеля и швырнул его на стол.
— Немедля приведи сюда блокового из семнадцатого барака, а потом Фрица… Погоди, покажи-ка мне койку Фрица.
Грек отодвинул занавеску и пропустил эсэсовца в глубину конторы.
— Первая налево.
— Хорош свинюшник! — буркнул Дейбель при виде неприбранных постелей. Ладно, иди, пошли мне тех двоих, а сам стой у дверей и никого не впускай.
За занавеской было четыре постели, настоящие койки на четырех ножках, хотя и сбитые наскоро из досок. Две стояли у левой стены, две — у правой. У средней стены торчал хромой стул, на который обычно садились пациенты дантиста Имре. Тут же стояла старенькая бормашина с ножным приводом. В окно был виден участок, где строили бараки. С момента прихода Дейбеля в лагерь там шла лихорадочная работа.
Но Дейбелю было, конечно, не до надзора за стройкой. Он поглядел на койку под окном. Это была койка Хорста. Над ней висела фотография немецкого семейства в деревянной рамке, угол которой был украшен ленточкой Железного креста. Хорст получил этот крест в 1939 году в Польше, а потом за разные проступки угодил в лагерь. О награде Железным крестом у него был документ, но носить этот орден здесь, в лагере, Хорст, разумеется, не мог, а против ленточки на рамке лагерное начальство не возражало.
Дейбель подошел к соседней койке, принадлежавшей Фрицу, и сорвал с нее одеяло. Под ним оказалось еще одно и тощий соломенный тюфяк.
Эсэсовец скинул все это на пол. Осталась деревянная койка с поперечными досками. На них ничего не было. Дейбель промял ногами тюфяк, но нигде не ощутил твердого предмета и не услышал подозрительного хруста. «Хитер, сволочь», — произнес он вслух и, услышав шорох в дверях, быстро повернулся и вышел в переднее помещение.
По ступенькам спускался блоковый из семнадцатого барака, француз, по прозвищу Жожо. Он стал навытяжку, отрапортовал свой номер и ждал.
— Сказали тебе, что будет худо? — спросил Дейбель и потянулся за кабелем.
Француз не знал, что ответить.
— Ты вынул все из карманов перед тем, как идти сюда?
Жожо ухмыльнулся.
— Так делает каждый старый хефтлинк.
Дверь снова открылась, вошел Фриц, румяный, как всегда, с черным чубом, свисающим на лоб. Он улыбался и вместо обычного рапорта сказал просто:
— Герр обершарфюрер вызывал меня, я здесь.
