заключенных?
Янкелю не терпелось скорее кончить работу, он мылил клиента как одержимый, орудуя кистью вокруг рта Пауля, чтобы помещать ему говорить. Тот и в самом деле с минуту молчал. Янкелю казалось, что сердце у него переместилось в горло и бьется там, в этом несчастном горле, ощущая всю боль, перенесенную Феликсом. Но Пауль не замечал волнения Янкеля и упорно перебирал цепочку воспоминаний.
— Ну да, — сказал он. — Это было тогда утром. Прихожу я из клозета и… — «Э-э, стоп, — мысленно прервал он себя. — О встрече с тем мусульманином лучше не говорить…» Заметив случайно ошалелый взгляд Янкеля, он гаркнул на него: — Ну, что еще? Почему не бреешь?
— Слушаюсь, — пробормотал Янкель, машинально взялся за бритву, хотел было приложить ее к левой щеке клиента, но не смог, рука дрожала.
Пауль все еще ничего не замечал. Прикрыв глаза, он предавался воспоминаниям. Да, Янкель брил его после того, как он, Пауль, ударил мусульманина и разбил ему челюсть. Об этом лучше сейчас не говорить… Но неужели я действительно кому-нибудь сказал об этом? Часовой на вышке смеялся, но он, конечно, не знает меня по имени и, стало быть, не мог меня выдать. Я тоже смеялся, веселый пришел в барак, и здесь меня ждал этот парикмахер…
Пауль открыл глаза, поглядел на Янкеля и его вдруг осенило: теперь он уже точно знал, что доверил свою тайну этой носатой мыши. Вытаращенные глаза Янкеля, в которых отражался безмерный ужас, подтвердили это Паулю лучше, чем его собственная память!
— Янкель! — сказал Пауль изменившимся голосом. — Почему ты меня не бреешь?
Дрожащие руки Янкеля поднялись, но остановились на полпути.
— Я скажу тебе, почему ты боишься меня брить, — прохрипел Пауль и правой рукой притянул к себе Янкеля. — Потому что ты донес на меня писарю!
— Нет! — взвизгнул Янкель. Дыхание у него перехватило, он со всей силы полоснул бритвой по шее своего страшного врага, и сознание обоих погрузилось в багровую тьму.
Берл был недалеко. Он заметил какое-то странное движение за занавеской, услышал визг Янкеля и глухой шум, словно повалился тяжелый мешок. Юноша осторожно подошел к занавеске, заглянул за нее и обмер. Бледный от страха, он обернулся и закричал:
— Помогите! Герр Пауль… Янкель…
Через несколько минут о происшествии знал весь лагерь. Смерть была заурядным явлением в Гиглинге, но такая смерть, смерть видного немецкого проминента, заставила все разговоры умолкнуть; люди на минуту прекратили работу, в глазах многих появилось испуганное выражение. Возможно ли? Пауль, этот здоровяк Пауль лежит с перерезанным горлом? И зарезал его Янкель, серая мышь Янкель?
Больше всех разбушевался Фриц. Словно готовясь к кровавой мести, он вытащил нож, спрятанный за стропилом, сунул его за пазуху и помчался в немецкий барак.
— Где этот жид? — завопил он, увидя Оскара, наклонившегося над трупом Пауля. — Не знаете вы, что ли, что нашего Пауля зарезали жиды? Может быть, это ты сам подослал Янкеля?
Он кинулся на Оскара, но стоявший рядом Антонеску схватил его в охапку. Старший врач встал и повернулся к буяну.
— Заткнись, Фриц. Сам не знаешь, что болтаешь, — сказал он строго. Это до добра не доведет.
Вырываясь из крепких рук румына. Фриц прошипел:
— Пусти!.. И меня хотите прикончить? Всех немцев решили зарезать!
— Отпусти его, — сказал Оскар товарищу.
Отпущенный Фриц растерялся. Чех и румын были на голову выше его и стояли, готовые отразить нападение. Выхватить нож Фриц все же не решился.
Капо Карльхен стерег Янкеля; тот лежал на полу за занавеской, и даже от оплеух не приходил в сознание. Теперь капо подошел к стоящим над телом Пауля. Он тоже был озлоблен, но владел собой лучше, чем Фриц.
— Не ори! — хмуро сказал он Фрицу. — Будет следствие, все выяснится. Янкель скажет нам, почему он это сделал.
Фриц опять стал бушевать и сунул руку за пазуху, ища нож.
— Что-о? — кричал он. — Вы еще не прикончили эту сволочь?. Где он?
— Отстань! — решительно сказал Карльхен. — Жида повесят, можешь не сомневаться. Но прежде он скажет нам, кто его подослал.
— Прошу тебя, Карльхен, — обратился к нему Оскар. — Не повторяй и ты этих глупостей. Кто мог подослать Янкеля?! Разве не видишь, что он лежит там без сознания? Ведь это же больной человек.
Карльхен сверкнул глазами.
— Больной? Он убийца, и баста! А кстати, кто в нашем лагере отвечает за больных, а?
Оскар умолк. Да, в этом есть доля правды. Ведь еще два дня назад маленький Рач сказал, что Янкель эпилептик и его нельзя держать в парикмахерах.
У входа в барак возникло движение, толпа любопытных, которых не впускал штубовой, расступилась. Вошел писарь, покрасневший, запыхавшийся. Только сейчас, вернувшись из комендатуры, он узнал о происшествии. Сам Хорст ждал его у ворот, и они вместе поспешили в немецкий барак.
Все взгляды обратились на них. Хорст снял шапку и остановился над телом Пауля, словно готовясь произнести надгробную речь. Глаза Эриха беспокойно мигали за стальными очками. Он поглядел на Карльхена, Фрица и обоих врачей, пытаясь угадать, что произошло между ними.
— Ну, писарь, — зловеще сказал Фриц, — это я твоих рук дело. Погляди, что натворили твои новые дружки.
Эрих, словно не слыша, обратился к Карльхену:
— Ты был при этом?
Карльхен переменил позу. Воинственное выражение на его лице сменилось хитроватым.
— Не был, — коротко ответил он.
— Так как же было дело? — нетерпеливо крикнул писарь.
— Не кричи, Эрих, — почти прошептал Карльхен. — Не тебе это дело расследовать. Позови-ка рапортфюрера.
Писарь почувствовал, что дело плохо, но все-таки заупрямился:
— Чтобы вызвать рапортфюрера, надо знать, зачем. Скажешь ты мне или нет, что случилось?
Карльхен молчал, хмуро глядя ему в лицо. Писарь с недовольным видом обратился к Оскару:
— Что же случилось?
— Берл прибежал в лазарет с известием о несчастье. Антонеску и я сразу же поспешили сюда. Здесь мы нашли Пауля, он умер у нас на руках. Тот, кто его зарезал, лежит вон там, у окна. Он эпилептик, невменяемый человек. Сейчас он без сознания.
Оскар умолк, в бараке настала тишина.
— Что же вы двое дурите? — раздраженно повернулся писарь к Карльхену и Фрицу. — Случилась беда, а вы глядите на меня, словно Пауля убил я…
— Ну и что ж? — дерзко крикнул Фриц. — Это еще надо выяснить. Забыл ты, что ли, как сам говорил: передай Паулю, что я с ним расправлюсь за ту сломанную челюсть…
— Никогда я этого не говорил, сукин ты сын! — накинулся на него Эрих. — Ты врешь, передергиваешь!
Фриц усмехнулся, оскалив зубы.
— Я вру? Ты так не говорил? — он повернулся к Карлу и кивнул на Эриха. — Ты слышишь?
— Я только предостерег Пауля через тебя, вот и все, — хрипел писарь; шрам у него на шее побагровел.
— Кто же тогда подослал Янкеля? — тихо спросил Карльхен. — Жиды?
— И они тоже, — Фриц подлил масла в огонь. — Жиды и Эрих — это ведь одна шайка-лейка, которая верховодит в лагере.
Хорст поднял голову.
— Что за чушь вы несете, ребята! Лагерь возглавляю я. Такие разговорчики бросают тень и на меня. А ведь вы знаете, что Пауля, этого доброго немца, я любил, как родного брата…
