— Эту трепотню ты оставь до похорон, — проворчал Карльхен. — Сейчас не об этом речь. Лагерем ты руководишь, как флюгер ветром. Ты пятое колесо в телеге, Хорст, и не путайся в это дело. Пауля убили не случайно, и мы не знаем, чьих рук это дело. Комендатура должна немедленно расследовать его. Если писарь сейчас же не отправится туда с рапортом, немецкие зеленые пойдут к воротам без него и попросят рапортфюрера выслушать их.
— Ладно же! — сказал Эрих. — Получайте, что хотели. Я считаю, что всегда лучше уладить дело самим и не звать на помощь комендатуру. Но если с вами иначе нет сладу…
И он направился к выходу.
— Погоди, Эрих, — остановил его Оскар. — Здесь велись опасные разговоры. Правда, случилось большое несчастье. Я сам не слишком любил Пауля, но очень огорчен, что произошло такое преступление. И я уверен, что в лагере нет ни одного человека, который не сожалел бы об этом, как и я. Но если Фриц и Карльхен начнут в комендатуре необдуманные речи, это может вызвать плохие последствия… вы сами понимаете. Я вас прошу, слышите, прошу, как старый хефтлинк, который прожил с вами бок о бок не один день и знает лагерные порядки: хорошенько подумайте, что вы там скажете.
— Оскар прав, — проворчал писарь. — Разве нет, скажи, Карльхен?
Но Карльхен не сдавался.
— Так что же, пойдет писарь рапортовать? Или нам идти самим?
Эрих пожал плечами: «Как хочешь». И ушел.
— Теперь проваливай и ты! — крикнул Карльхен Оскару. — И ты тоже!
Антонеску поглядел на старшего врача, тот кивнул, и оба направились к выходу.
— Я буду стеречь Янкеля, — сказал Карльхен. — А ты, Фриц, немедля собери немецких зеленых. Чтобы к приходу Копица все были здесь. Марш.
Фриц хотел было возразить, что посторожить парикмахера может и Берл, но промолчал. «Карльхен действует правильно, умнее, чем я, — думал он. — А если сейчас будет решаться судьба писаря, лучше, чтобы инициатива исходила от Карльхена, а не от иеня. Как-никак я кое-чем обязан Эриху».
— Is gut, — пробормотал Фриц и вышел.
Вернувшись в лазарет, Оскар спешно созвал врачей. Еще в дверях он встретил санитара Пепи, хотел позвать и его, но тот только махнул рукой и устремился куда-то.
— Постой, Пепи, — окликнул его Оскар. — Неужели ты пойдешь против нас? Уж кто-кто, а ты знаешь лучше других…
— Пауль был моим приятелем, — строптиво возразил Пепи. — А с вами я больше не хочу знаться. Все равно мне идти на фронт.
— Что ты болтаешь?
Пепи озлился на себя за то, что так опрометчиво проболтался. А-а, черт с ним, все равно пришлось бы им сказать! В лазарете ему жилось неплохо, с Оскаром он работал еще в Варшаве и всегда ладил с ним. Но теперь конец всему, теперь надо думать о других делах.
— Не тронь меня! — огрызнулся он, когда старший врач взял его за рукав. — Все вы один другого стоите!
Оскар отпустил его и медленно отвернулся. Дело плохо, Пепи и тот против нас… А что он сказал об уходе на фронт? Правда, я знаю, что он ужасный враль. Но это он выболтал сгоряча. Еще утром он пришел из немецкого барака какой-то странный, словно его подменили.
Вслед за Оскаром в лазарет прибежал Фредо.
— Что случилось, доктор?
Имре был уже здесь, Антонеску привел маленького Рача и Шими-бачи.
— У нас совещание врачей, — сказал Оскар. — Не обижайся, Фредо.
— Не выгонишь же ты меня, — настаивал грек. — Я слышал, что дело важное и касается не только врачей.
— Тебя оно, во всяком случае, не касается, Фредо. Ты не врач и не еврей. Радуйся этому и оставь нас одних.
— Да брось ты, Оскар, не будь ребенком. Я пришел предложить тебе…
Оскар упрямо выпятил подбородок.
— …Политику! — прервал он. — Я знаю, ты заговоришь сейчас о политике. И в конце концов действительно получится так, словно мы в заговоре против кого-то. А это чисто врачебное дело. Эпилептик совершил преступление, и речь идет о том, насколько мы, врачи, ответственны за него. Вступать в спор с Фрицем о том, убили Пауля евреи или нет, я не собираюсь. Да в этом и нет смысла, если эсэсовцы начнут расследование. Так что не осложняй это дело, Фредо, и оставь нас одних.
— Ты упрям и не видишь дальше своего носа, — хмуро сказал грек. — Но пусть будет по-твоему. Если я тебе понадоблюсь, ты найдешь меня в конторе или в бараке у Вольфи. И не теряйте головы!
Он выбежал из лазарета и стал искать Диего. Первым ему встретился Гастон.
— Алло, Гастон, пойдем-ка со мной. Или погоди, не можешь ли ты найти Дерека, Жожо и Диего? Они, наверное, во французском бараке. Приведи их поскорей к Вольфи.
Через минуту Фредо уже был у рыжего Вольфи.
— Представь себе, — рассказывал он, — Карльхен заставил писаря пойти с рапортом в комендатуру.
— Мне уже говорили, — проворчал Вольфи. — Не знаю, что бы я делал на месте Эриха. Это же явное убийство, шутки плохи.
— Прежде надо было договориться между собой, Всякий старый хефтлинк знает, чего можно ждать от эсэсовского расследования. Да еще Фриц хочет все свалить на евреев.
— Это, конечно, подлость, — Вольфи нахмурил белесые брови. — С чего это ему вздумалось?
— Зол на штаб лагеря. Ему не нравится, что в нем Оскар и что Эрих принял всерьез идею рабочего лагеря. Челюсть тому мусульманину сломал Пауль. Эрих якобы это знал и при Фрице пригрозил Паулю расправой. А зарезал его еврей-парикмахер Янкель.
Вольфи в раздумье почесал затылок.
— Янкеля нам от петли не спасти. Главное — как будет с остальными. Надо, чтобы тут не было погрома, как в сорок первом году в Дахау.
— Пошли штубака за Клаузе и Гельмутом, — сказал Фредо. — Ребята из французского барака тоже сейчас придут. Надо придумать, как помочь Оскару и лазарету. Зеленые прежде всего набросятся на них.
В комендатуре писарь нашел только Копица. Рапортфюрер сидел все в той же позе, в какой был недавно, когда писарь уходил из комендатуры. Только сейчас перед Копицем стояла большая кружка кофе с молоком, полученным в соседней усадьбе в обмен на краденую картошку, и рапортфюрер старательно обмакивал в нее сдобную булку, выменянную на казенную колбасу.
Эрих вздохнул с облегчением: Дейбеля тут нет. Видно, он еще отсыпается после ночной поездки в Дахау. С Копицем, да еще попивающим кофе, говорить легче.
— Ну, что еще? — проворчал рапортфюрер. — Забыл что-нибудь?
Писарь с необычным рвением вытянулся в струнку.
— Никак нет. Но считаю своим долгом доложить о чрезвычайном происшествии в лагере. Заключенный Янкель Цирульник зарезал заключенного Пауля Кербера.
— Пауля? — Копиц пососал намоченную сдобу, с которой капал кофе. — А почему именно Пауля? Почему не тебя? По крайней мере я мог бы спокойно позавтракать. И что это вообще значит «зарезал»? У нас мясники режут скотину. А Янкель — парикмахер, это не его специальность.
Эрих замигал.
— Осмелюсь доложить, что это именно так. Пауль, к сожалению, мертв. Янкель полоснул его бритвой, и Оскар констатировал…
Копицу все еще не верилось.
— Ну, довольно молоть чепуху! Чтобы этот хилый жиденок посмел поднять руку на Пауля?.. Я знаю обоих еще по Варшаве.
— Оскар, извиняюсь, утверждает, что Янкель сделал это в каком-то припадке. Я в этом не разбираюсь,
