должен был появиться вертолёт.
Мимолётом я взглянул на остававшуюся позади родную землю. Только теперь я смотрел на неё через решётку с колючей проволокой, словно на какую-то зону отчуждения, мёртвую зону, в которую она, собственно, и превратилась за последние несколько недель. Пожалуй, там не сталось больше ничего, что хоть как-то могло заставить нас вернуться. Близкие нам люди, уже можно было сказать точно, погибли, города — разрушены. А всё, что осталось от прежней жизни — это память, которую мы сохраним только в своих сердцах.
«Быть может, мы туда больше не вернёмся, — мелькнула у меня в голове мысль. — Хотя, кто знает, что с нами ещё произойдёт.»
Мы с Юлей переглянулись.
— Пойдём? — произнесла она, прерывая мои мысли.
— Да, конечно, — кивнул я ей и, стараясь не думать о грустном, мы устремились вперёд, вглубь неизвестной страны, которая ещё неизвестно как нас примет. Да и примет ли вообще?
К счастью, мы всё-таки прошли незамеченными. Вертолёты не налетели, прочёсывая местность в поисках нас, и никто не выслал патрули, чтобы окружить нас. Можно было продолжать наш путь.
Мы прошли несколько километров, остановившись только когда вертолёт, пролетавший над границей, скрылся вдали и рев его двигателей уже не доносился до нас. Нас всё ещё колотило от холода. Следовало отдохнуть и, наконец, разжечь костёр — иначе было просто не согреться.
Мы набрели на какую-то яму и, оставив Юлю, я поспешил разыскивать сухие ветки. Затем расковырял ножом несколько патронов и, присыпав порохом ветки, взял одну из гильз. В ней ещё оставалось немного пороха. Его я использую для поджога. Теперь оставалось самое трудное — разбить капсюль и постараться при этом не обжечься. Что выполнить трясущимися руками было не так-то просто.
Этот приём я видел в одном фильме, кажется, там ещё играл Пирс Броснан, но у него всё это получилось как-то проще. Всё же после нескольких попыток, и мне удалось разжечь костёр. Он полыхнул, как спичка, а я отделался лишь лёгким ожогом удерживающей гильзу руки.
Правда боль от ожога я почувствовал уже позже, когда, раздевшись чтобы просушить вещи, мы сидели у костра, вдыхая такой приятный тёплый дым. Большой костёр разводить было опасно, отчего мы постоянно контролировали его, вдобавок прикрыв со всех сторон сушившейся одеждой.
Но и тут долго засиживаться было нельзя. Едва просушив вещи, мы оделись, затушили костёр, и, тщательно присыпав его сухой землёй, поспешили подальше от этих мест.
На всякий случай мы обошли стороной первый попавшийся по пути населённый пункт, где, скорее всего, действовали поисковые патрули для поимки перебежчиков, и направились дальше, как и прежде держась самых отдалённых от цивилизации участков местности.
Так мы продвигались ещё два дня, ночуя, поначалу в заброшенном сарае, а затем в наспех сложенном шалаше из веток, покрытых поверху всё тем же жёстким покрывалом.
На третий день, отойдя в общей сложности на несколько десятков километров от границы, мы решились войти в оказавшийся на нашем пути город. Похоже, это был более-менее большой городишка, достаточно большой, чтобы в нас не приметили чужаков. Конечно, за своих мы вряд ли сошли бы даже в большом городе. Но как туристы — вполне. Тем более что английский мы на двоих знали более-менее.
Всегда, когда я куда-либо ехал, я обязательно брал с собой сотню американских долларов — так, на всякий случай, в бумажнике не помешает. Поэтому деньги у нас были, и грабить, к счастью, никого не пришлось.
Первым же делом на подступах к городу зашли на одну из крупных заправок для дальнобойщиков, где умылись и привели себя в более-менее приличный вид. Теперь можно было войти и в сам город.
Но по пути всё время были на чеку, опасаясь засад и вражеских патрулей.
А как только вступили в городскую черту, не поверили своим глазам: люди вокруг ходили, не прячась, поисковые вертолёты не летали в воздухе и танки с бронетранспортерами не патрулировали районы. Дико было смотреть, как прохожие спокойно ходили по прибранным улицам, а вокруг стояли целые дома и по прибранным улицам ездили обычные машины. Мы смотрели на всё это, как на некое чудесное видение. После всего, что мы пережили и на что насмотрелись, глаза не спешили привыкать к нормальной жизни. Я постоянно норовил пригнуться и, всматриваясь в каждое окошко и каждую крышу, боялся приметить там снайпера. Но снайперов не было, как и военных и страх, привившийся за последнее время, как рефлекс, постепенно растворялся в непринуждённости европейского городка.
Ближе к центру города мы зашли в кафе, одно из многих в этом городе, но не первое попавшееся, и сразу же направились к телефону-автомату. Я набрал код берлина и номер, который мне дал капитан Тимошенко. Говорить я решил на английском, опять-таки, чтобы не привлекать к себе внимания.
В трубке пошли длинные гудки — для начала не плохо. Похоже, номер правильный.
Гудки оборвались, и чей-то мужской голос произнёс по-английски, но с немецким акцентом:
— Hello.
— Good morning, — приветствовал я его. — I'm speaking from captain Timoshenko,[2] - произнёс я заветную фразу и замолчал, ожидая ответа.
Тот размышлял около секунды, после чего резко ответил:
— Sorry, but you have phone at wrong number,[3] - и повесил трубку.
Я недоумённо отстранился от телефона, повесив трубку обратно. Номером то я уж точно ошибиться не мог!
— Что сказали? — не удержалась, спросила Юля по-русски.
— Тс! — приложил я палец ко рту. — Не так громко! — тихо произнёс я. — Кажется, это не тот номер.
На некоторое время мы замолчали, не зная, что делать дальше, продолжая стоять у телефона.
Как вдруг телефон зазвонил сам. Мы переглянулись. Недолго думая, я поднял трубку.
— Это безопасная линия. Можете говорить по-русски. Опишите мне, что случилось и откуда у вас этот номер, — спешно потребовал тот же мужской голос, который я слышал до этого, но уже на чётком русском языке.
Я вкратце изложил нашу историю, временами оглядываясь и понижая голос до шепота, когда кто-либо проходил мимо нас. Голос спросил, где мы находимся, и я честно описал ему городок, где мы оказались. Правду я говорить не боялся, ведь если бы это была полиция, они бы, я думаю, определили бы нас ещё по первому звонку и уже давно были бы здесь. Да и что нам оставалось, кроме как довериться этому человеку, которого, даже не смотря на то, что мы его не знали? Одни, без паспортов, денег и каких-либо знакомств, мы всё равно бы здесь долго не продержались. Этот человек был нашей единственной надеждой в этом, весьма отличном от нашего, мире.
— Хорошо, я приеду к вам к ночи. В этом городе есть театр?
— Кажется, — ответил я, но тут же поправился. — То есть, да, мы видели его. Там, напротив был ещё какой-то памятник и фонтан.
— Отлично, там вас вряд ли будут искать. Будьте там сегодня к девяти часам вечера, я вас заберу. Только не шатайтесь вокруг целый день. Ведите себя естественно, словно вы европейцы.
— Я понял. Будем ждать вас и ещё… спасибо, — ответил я.
Кроме как словами я более ничем не мог отблагодарить его.
— Пока ещё благодарить не за что. Следуйте моим инструкциям и удачи.
Связь резко оборвалась, и я положил трубку:
— Идём, — тихо сказал я Юле.
— Это был он? — поняла она. — Что сказал?
— Он приедет вечером, — коротко ответил я, после чего оплатил телефон и мы вышли на улицу.
Весь оставшийся день мы бродили по городу, строя из себя туристов-европейцев. Хотя нас нисколько не привлекали ни достопримечательности этого города, ни даже праздничные наряды домов и царившее здесь после рождественское настроение.
Люди на улицах спешили по своим делам, убирали снег с тротуаров и готовились к следующему празднику — жизнь текла здесь своим чередом. И никто, похоже, даже не догадывался о том, что произошло не так далеко от них — буквально в нескольких десятках километров на восток.
