Это был явно не родственник. Родственники — ждут. Карева вздохнула, с сожалением отставила чашку, поднялась с дивана — высокая, монументальная, с властно откинутой головой, в белой крахмальной косынке, в белом облегающем халате, из-под которого виднелись зеленые операционные брюки. Они вышли в коридор.
— Следователь прокуратуры Космынин, — представился гость. — Где бы мы могли поговорить?
Карева распахнула дверь «темной комнаты».
— Я тут, видите ли, по щекотливому делу, — сказал Космынин. — Вы ведь лечащий врач Маркова Владимира Петровича?
— Да, я палатный врач. А ведет этого больного сам профессор Михайлов, но сейчас он в Чехословакии. Прилетит на днях.
— Да нет, — усмехнулся следователь, — зачем нам профессора беспокоить? Я думаю, вы мне дадите исчерпывающие данные.
— Какие?
— Дело в том, что организация, где работает Марков, обратилась в следственные органы сразу же после происшествия. Мне необходимо допросить Маркова в качестве пострадавшего. Вы можете разрешить такую беседу?
— В принципе, конечно. Но волновать его нельзя. Он и так достаточно травмирован.
— Как мы должны квалифицировать его повреждения?
— Чрезвычайно тяжелые.
— А если точнее?
— Я думаю, вам точнее ответят во ВТЭКе.
— Ох, эти женщины… — Усмехнулся Космынин. — Ну, а все-таки?
— Один глаз потерян. Второй может спасти только чудо. Профессор наш пытается найти пути. Об этом, если будет нужно, можете спросить самого Сергея Сергеевича. Но вряд ли он что-нибудь сейчас скажет. Мы, знаете ли, тоже народ суеверный.
— Ну, а как… моральное состояние?
— Интеллигентный мужественный человек. Это ответ для вас?
— Расплывчато, конечно…
— За некоторыми больными в его положении… ну, представьте… еще вчера — здоровей не бывает, а сегодня — слепой… так вот, за некоторыми приходится устанавливать особый надзор. Мы знаем — с Марковым это не понадобится.
— А что, были случаи?
— Мы, как и вы, имеем дело с живыми людьми…
— Не всегда… — вздохнул следователь.
— Вам непременно надо говорить с ним?
— Вы думаете, мне очень хочется? Служба такая.
И правда, следователь прокуратуры по особо важным делам Космынин взялся за это дело без желания.
За тридцать лет работы в следственных органах каких только закрученных историй он не прояснял, из каких только тайных колодцев не вытаскивал истины! К нему пришли опыт, знание людей, безошибочное понимание их поступков, в нем развилось цепкое чутье, отточенное в бесчисленных столкновениях с неповторимыми ситуациями.
Сейчас они могли помочь ему очень мало.
Космынин понимал, что обстоятельства взрыва совсем не просты, что они наверняка кроются в какой-то тонкой физической закавыке, запрятанной для него, нефизика, за семью печатями. Нужны были эксперты-физики, разбиравшиеся в сути проблемы, а они работали только здесь, в этом институте. Пригласить их быть экспертами противоречило бы законным правилам ведения следствия.
— Надеюсь, вы понимаете, что он не должен знать всего, что я сказала вам о его положении?
— Да ну что вы!
Они пришли в сто четырнадцатый.
— Как наши делишки? — спросила Карева. — Мне донесли, что ты у нас повеселел.
— А, Наталья Владимировна! — улыбнулся Марков. — Здравствуйте!
— К тебе пришли, Володя. Вот… товарищ Космыннн Сергей Петрович.
— Здравствуйте, садитесь, пожалуйста, — приветливо кивнул Марков в пустой угол.
Карева вышла.
Бывали минуты, когда Космынин ненавидел свою работу.
Как часто и сколько сотен раз в поисках правды приходилось ему расспрашивать матерей убитых о том, с кем дружили сыновья, расспрашивать оглушенных, смятых случившимся девушек о том, как это случилось, добиваться злосчастной истины от тех, кто и без того хватил с избытком боли, страха и тоски, — в общем, делать по долгу службы то, что в обычной расстановке человеческих отношений могло быть названо и кощунственным, и безнравственным.
Но это была его работа, и за тридцать лет он научился многому, но только не этим неизбежных расспросам пострадавших и их родных, не этим сухим выяснениям, когда приходилось прятать глаза под строго насупленными мохнатыми бровями невозмутимого законника.
Космынин знал, что наедине с этим потерявшим зрение, практически слепым инженером-физиком глаза прятать не придётся, но начать разговор все равно было нелегко.
— Я следователь прокуратуры, — сказал Сергей Петрович, — мне необходимо поговорить с вами.
— Со мно-ой? — удивился Марков. — Интере-есно…
— Подождите-ка… — опешил Космынин. — Вы что, ничего не знаете? Что уже, слава богу, два месяца следствие идет?
— Какое следствие? Ничего не понимаю… Объясните.
— Странно, — сказал следователь. — Неужели вам никто ничего не говорил? Люди же бывают у вас?
— Никто не говорил. Хоть вы скажите.
— Этим вашим взрывом мы занялись в первый же день… Работали параллельно с вашей институтской аварийной комиссией… Выясняли причины…
«Так вот оно что! — Марков побледнел. — Вот в чем дело!..»
Следствие, прокуратура, материалы, доказательства…
Только сейчас, только в эту минуту до него дошло, что означали приход Чижова и его молчание о следствии и ч т о означали приход и молчание того, другого человека.
— …мнения членов вашей институтской комиссии и наших экспертов, специалистов по механике взрывных процессов, разошлись, — говорил Сергей Петрович. — Наши утверждают, что по обломкам установки определить, отчего произошло несчастье, невозможно. Они также считают невозможным установить, где, в какой системе установки возник первичный взрыв, а где взорвалось от детонации. Но наши эксперты не специалисты в вашей узкой сфере. Ваши же заявляют, что взрыв произошел от неисправности вентиляционной вытяжной системы. Если говорить откровенно, я очень надеюсь на ваши показания. От них очень, очень многое зависит.
— Что я должен вам сказать?
— Всё. Всё как было. Постарайтесь вспомнить, если сможете, что там было с этой вентиляцией?
Марков напряг память.
Он старался как можно ярче представить того угрюмого, вечно озабоченного человека, что всегда ходил по институту встревоженным к суровым, который не так уж складно изъяснялся, не знал и сотой, тысячной доли того, что носил в своей блестящей голове их профессор; того человека, который, зная обо всем, что надвигалось на него, пришёл сюда в больницу, невиновный — к единственному своему возможному заступнику и спасителю, увидел его и предпочел уйти виноватым, взять на себя чужую вину.
Прошло уже больше месяца, как здесь побывал Чижов. Значит… значит, всё осталось на своих местах.
