Звонил телефон. Без конца звонил телефон. Пусть звонят. Она не снимет трубку. Их нет дома.
Не сбросив мокрой шубы, Вера опустилась в кресло посреди комнаты, глядя, не мигая, в одну точку потемневшими глазами.
Она не замечала, что сидит одетая, что тающий снег с сапожек растекается лужицами по паркету. Пора было приниматься за уборку, но она не двигалась, бессознательно притопывая ногой в такт оравшему за стеной соседскому магнитофону.
Наконец, встала, как во сне, переоделась, прошлась по комнатам. Куда делись все тряпки? Где веник?
Вспомнилась прошлогодняя встреча Нового года у Лёньки Сандерса, Володькиного замдиректора, сумасшедший вечер, когда все были до чертиков пьяные и веселые. Ее розовое умопомрачительное платье… Коньячное признание и любви и поцелуй Сандерса в коридоре, ее киношная пощечина в ответ. А потом она влетела в столовую и объявила всем, что Сандерс ее поцеловал!.. Неожиданно растерянное, встревоженное лицо мужа. Она, вероятно, слишком много выпила — ей вдруг стало невыразимо жаль его за этот взгляд, за эту дурацкую тревогу, и она стала целовать Володьку. И целовала долго, без конца… Вокруг начался радостный вой и аплодисменты… А Мишка сказал, что в племени мумбо-юмбо в таких случаях трутся носами, и открыл счет, как судья на ринге: «…семь, восемь, девять, десять… Аут!» Но Вовка не успокоился, продолжал казаться обиженным, и ей вдруг страшно, сию секунду, немедленно захотелась домой. И опять началась шуточки и хохот… Они с Володькой тоже смеялись, и всё-таки ушли раньше всех и целовались потом на лестнице, на улице. На Ленинградском проспекте уже появлялись люди, и она радостно, пьяно кричала встречным: «С Новым годом! С новым счастьем!»
…С чего же начать? Пыль, всюду пыль… Надо книжки протереть… Вера подошла к стеллажам. Вот они, его бесконечные «плазмы», «поля», «кванты», «сверхпроводимости», «газодинамики»… Особая полочка — с печатными трудами профессора Чижова… И чуть ли не из каждой книги выглядывают аккуратные беленькие закладочки…
Она застыла с тряпкой в руке.
Не было сил коснуться этих книг, этих закладок.
Хоть немножко стал бы видеть, хоть чуть-чуть!..
Убирать надо, наводить красоту в квартире…
Зачем? Ах да! Новый год в чистом доме! Она по-детски верила, будто это что-то значит.
Сжав голову руками, она заметалась по квартире.
— Родной мой, родной…
Вера звала слезы, она просила их вырваться из глаз, но это было невозможно, как невозможно было что-то изменить этой дурацкой уборкой, как невозможно было оставить в старом году их горе. Надвигавшийся отрезок времени от января до января обещал лишь новые муки. Впереди ждала только отчаянная борьба хотя бы за ничтожные проблески света. Она приказывала себе верить в какие-то смутные миражи, но коли всё окажется напрасным — тогда как?
Уже несколько раз Вовка порывался, когда она приходила в больницу, что-то ей сказать. Бедный, глупый мой, неужели он думает, будто я не понимаю, что он задумал?
Завтра. Завтра он наверняка решится.
Он не потащит это в новый год.
Господи! Скорей бы перевалить этот праздник!
Вера отшвырнула тряпку в угол.
Скорей бы прожить эту ночь!
Ее собственная жизнь обрела для нее вдруг особое значение и ценность. Она обязана беречь себя. Она обязана выверять каждый шаг. Ей надо учиться быть умной и расчетливой, чтоб не потратить зря ни капли сил…
Она упала на тахту и тут же, не раздеваясь, не погасив света, уснула.
Проснулась на рассвете.
За окном дымилось холодное синее утро, обещавшее белый морозный дань.
В больничном холле красовалась наряженная елка. Здесь тоже готовились встречать Новый год.
«Всюду жизнь», — подумала Вера, быстро идя по длинному коридору с дверями боксов и палат. Кто-то увидит блестящую елочную мишуру. Ее мужа это не касалось.
Она несла Вовке большую еловую ветку.
«Неужели… — усмехнулась грустно, — неужели я понесу ему сюда и вербу?.. И черемуху?..»
Вовка прогуливался в дальнем конце коридора.
Она тихо приблизилась и дотронулась до его руки. Он сжал ее кисть, его дрожащие пальцы ощупали ткань платья под белым рукавом халата, обручальное кольцо.
— Верка?
— С наступающим! — Она поцеловала мужа и… замерла.
Вместо ставшей уже привычной пустой глазницы на нее смотрел… глаз.
Она негромко вскрикнула и зажала себе рот рукой.
В первое мгновение Вера даже не поняла, что это протез…
Вовка стоял перед ней, часто моргая. Блестящий серо-синий… совершенно живой глаз внимательно вглядывался в ее лицо.
Вере стало жутко… казалось неправдоподобным, издевательским, что этот, такой зрячий, такой здоровый и даже как будто весёлый глаз — только искусная бутафория, за которой — темнота.
— Чего ты испугалась?.. Это Мишка мне вчера подарил… Сам сделал… вместе с нашими ребятами. Целой шатией ко мне завалились… Это, я тебе скажу, не стекляшка какая-нибудь… глаз на биотоках… Мишкина идея. Сергей Сергеевич сам поставил.
Ей было страшно опять встретиться взглядом с этим, будто улыбающимся глазом… И вдруг… вдруг она увидела, что лицо ее мужа утратило пугающее, неприятное выражение, которого она старалась не замечать, с которым старалась примириться. Даже пятна ожогов казались незаметными, теряясь во взгляде этого глаза… Лицо стало снова живым… Перед ней снова был ее Вовка… «Мишка… — подумала Вера. — Дорогой Мишка…»
— Слу-ушай! Ты стал с ним просто красивым, с этим глазом.
Он засмеялся.
— Эх ты, утешительница… Как Серега?
— У мамы. С дедом воюют.
— Спрашивает?
— Без конца: где папа, когда приедет?
Марков вздохнул:
— Позвоню ему завтра. Будто издалека…
— Конечно, дорогой, конечно… Пойдем к тебе.
Они медленно дошли до бокса. Стол, тумбочка, подоконник были завалены коробками конфет, какими-то свертками, фруктами.
— Вовка! Откуда всего столько? С ума сойти!.. Тут на целый батальон.
— Я ж говорю: вчера ко мне двенадцать человек завалилось…
— Как вы тут поместились?
— Поместились…
Вера поднесла к лицу мужа хвойную зеленую ветку.
— Чем пахнет?
— Елка…
— Держи. — Она дала ему в руки бумажный сверток. — Здесь рубашки свежие. Из прачечной.
— Подожди… Верочка, — сказал он глухо, и она сразу застыла на месте, уловив решимость и страдание в его голосе. — Не возись. Присядь.
Она покорно села рядом с ним. Он взял ее руку. За окном плыли большие снежинки.
— Я не хочу, чтоб ты мучилась всю жизнь. Нам нужно разойтись. — Он отвернулся.
— Ты все сказал? Может быть, ты для себя так хочешь? Может быть… тебе так будет легче?
Он ничего не ответил.
