«Ласточка, ласточка, дай молока….»
Сергею и Татьяне Никитиным
Ласточка, ласточка, дай молока, Дай молока четыре глотка — Для холодного тела, Для тяжелого сердца, Для тоскующей мысли, Для убитого чувства. Ласточка, ласточка, матерью будь, Матерью будь, не жалей свою грудь Для родимого тела, Для ранимого сердца, Для негаснущей мысли, Для бездонного чувства. Ласточка, ласточка, дай молока, Полные звездами дай облака, Дай, не скупись, всей душой заступись За голое тело, За влюбленное сердце, За привольные мысли, За воскресшие чувства. 1980
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Когда отхлынет кровь и выпрямится рот И с птицей укреплю пронзительное сходство, Тогда моя душа, мой маленький народ, Забывший ради песен скотоводство, Торговлю, земледелие, литье И бортничество, пахнущее воском, Пойдет к себе, возьмется за свое — Щегленком петь по зимним перекресткам! И пой как хочешь. Выбирай мотив. Судьба — она останется судьбою. Поэты, очи долу опустив, Свободно видят вдаль перед собою — Всем существом, как делает слепой. Не озирайся! Не ищи огласки! Минуйте нас и барский гнев и ласки, Судьба — она останется судьбой. Ни у кого не спрашивай: — Когда? — Никто не знает, как длинна дорога От первого двустишья до второго, Тем более — до страшного суда. Ни у кого не спрашивай: — Куда? — Куда лететь, чтоб вовремя и к месту? Природа крылья вычеркнет в отместку За признаки отсутствия стыда. Все хорошо. Так будь самим собой! Все хорошо. И нас не убывает. Судьба — она останется судьбой. Все хорошо. И лучше не бывает. 1965
Юнна Мориц. Избранное.
Москва: Советский писатель, 1982.
Все тело с ночи лихорадило, Температура — сорок два. А наверху летали молнии И шли впритирку жернова. Я уменьшалась, как в подсвечнике. Как дичь, приконченная влет. И кто-то мой хребет разламывал, Как дворники ломают лед.
