Доминик застонал.
(Не Тео, не он, пожалуйста, пусть это будет не он, меня обманули, я не верю, я не…)
— Ты хотел видеть его? Ты говорил, что любишь? — тон Королевы издевательский, одновременно — бесстрастный. — Так иди. Поцелуй его.
Доминик подчинился. Не Королеве — себе, сознание отказывалось определять уродливое существо как Теодора, но подсознание не сомневалось.
Доминик обнял его. Осязал плотную, будто прорезиненную плоть, оцарапался о железные жгуты. Он встал на цыпочки, чтобы поцеловать то, что некогда было лицом… губами? Где-то здесь губы…
— Ртуть ядовита. Ты желаешь умереть теперь? — задала вопрос Королева.
'Да', был ответ Доминика, смерть страшила его не более ожога от глотка горячего кофе, и принять смерть от Тео… хорошо.
Королева справедлива.
Доминик притянул Теодора к себе, уже вдыхая отравленные пары и ощущая пока малозначимую головную боль.
Теодор оттолкнул его. Резко — Доминик не удержал равновесия, распластался на скользком мраморном полу, а изуродованное существо развернулось и со странной для некрокиборга резвостью зашагало прочь.
Доминик остался один. Во второй раз.
— Ты доволен? — вопросила Королева.
Доволен? Даже смерти не даровали ему — о, Королева, как же чудовищна Твоя жестокость, за что ненавидишь Ты рабов Своих, мы ведь тоже дети…мы ведь…
Доминик осознал: по-прежнему держит в руках жезл-кинжал. А еще — певчие исчезли, сбежали то ли когда появился Теодор-киборг, то ли чуть позже.
Они вдвоем. Он и Королева.
Витые кварцевые ступеньки неярко мерцали. Их разделяют только они.
'У Нее теплые руки', вспомнил Доминик свои же слова, 'Она живая….'
Он улыбнулся и плотнее сжал запятнанный собственной кровью кинжал.
— Да, Королева. И я хочу отблагодарить…
*
Ровно семь шагов. За три секунды. В голове ясно; ни сомнений, ни страха, ни прошлого, ни будущего. Нет и воспоминаний. Только алгоритм.
Серебристый мостик над тьмой, и Доминик ступит на самый дальний берег.
'У Нее теплые руки. Она живая. Я сделаю то, о чем говорил Альтаир'.
Бесчисленные складки черных одеяний зашуршали, словно Королева была оригами из плотного картона. Кисти рук, затянутые в плотное, словно траурная вуаль, кружево, чудились несоразмерно маленькими.
Доминик целился почти наугад, понимая — у него единственный шанс, прежде чем его испепелят, растворят в кислоте, раздерут на молекулы.
Он едва не выронил жезл, но сумел ударить — в самую сердцевину прихотливых, похожих на крылья махаона, складок.
(Я убил Королеву, Она живая, а я убил Ее…)
(Ну и что?)
Платиновая маска качнулась назад, будто от порыва ветра. Встопорщились и дрожали складки одеяния Королевы, а жезл блестел в их окружении, как очередное изысканное украшение.
— Ты все-таки решился, — проговорила Королева.
Слова Ее заставили Доминика стряхнуть онемение (чтоянатворилкакямог).
О чем…о чем Она?
— Идем, — Королева поднялась с трона. Одна ступенька — расстояние, но Она казалась вдвое выше Доминика; на самом деле — на голову, однако величие (Она божество, Она божество…) ослепляло, упасть ниц — естественное действие.
Доминик удержался.
— Куда? — глупо переспросил он.
Трон колыхнулся, медленно поплыл куда-то в потаенные покои.
Доминик озирался, слегка удивленный: апартаменты Королевы представлялись всегда чем-то между усыпальницей, будуаром и потаенным садом, где поют райские птицы и танцуют цветочные эльфы.
Просторная комната в строгих серых тонах, переполненная компьютерами и датчиками, мониторами и навигационными панелями, более подходящая под рабочую станцию каких-нибудь техников средней руки… это и есть покои Королевы?
Сама Она теперь стояла вполоборота, и кинжал-жезл по-прежнему торчал в груди, да, Доминик не промахнулся, попал в десятку. Но умирать Королева не собиралась.
Божества бессмертны…
Вычурные одежды чересчур громоздки для 'рабочей станции', и Королева медленно избавлялась от них.
Доминик наблюдал заворожено, словно вернулся в начало времен и стал свидетелем сотворения мира.
— Что… что это значит?! — не выдержал он.
Шелохнулись тяжелые бархатные 'крылья' — Королева пожала плечами.
— Ты пришел убить меня. Ты решился.
— Я… — Доминика охватил стыд, будто его рот и глаза запечатали живой ртутью, он задохнулся на долю секунды. — Я служил Тебе… Но Королева, почему Ты так поступила с Теодором?! — он сорвался на фальцет, — Только из-за того, что он спас не хозяйку, а меня? Но он любил меня, понимаешь! Иначе не мог бы поступить… А Ты ненавидишь нас… но мы Твои дети. У Тебя есть не только дочери, Королева. Сыновья тоже.
— Это все, дитя? — Королева явно передразнивала его. Она нагнулась, видимо отвязывая какое-то очередное приспособление, и кинжал в груди накренился. По спирали протекла и густо разбилась о пол капля.
'Я попал…я убил ее? Но…?'
Доминик шагнул ближе.
— Почему Ты ненавидишь нас?
— Ты считаешь, что я благоволю только дочерям, дитя? — Королева улыбалась под маской, улыбался ее голос, интонация и жесты.
Доминик набрал воздуху — продолжать спорить, доказывать. Он ведь прав, Королева испокон века даровала власть и могущество лишь дочерям, заставляя сыновей пресмыкаться. Доминик хотел напомнить о Материнской Планете, о временах, когда мужчина и женщина составляли полноправное целое; о самых древних мифах про Адама и Еву.
Но Доминик молчал; думал о Теодоре. С ним принял бы — и принимал — рабскую участь, не желая другого.
Альтаир прав. Они покорные животные, что бесятся исключительно когда их лишают партнера по постели.
Доминик закусил губу.
Пусть все закончится, повторял он мысленно, просто закончится и все.
Тем временем ткани-оригами устлали бесцветный кафельный пол, подобно трупам застреленных воронов. Доминик пялился в темноту распластанных одежд, не смея взглянуть на обнаженную Королеву.
'Зачем Ей это? Она желает…воспользоваться мной, как Гвендолин?'
Глупо. Королева — вечная девственница. Тело для Нее не более чем способ появляться воплощенной перед подданными.
— Ну же, — усмехнулась Королева, и Доминик не смел ослушаться.
Он, не мигая, уставился на Королеву. Отступил. Потом рывком, точно киборг, у которого замкнуло пару
