другая — на шесть лет, третья — на девять… Вторая ошибка — выдвижение членов КС шло по фракциям, то есть по политическим убеждениям. Далее, я считаю огромной ошибкой, что в состав суда избрали шесть народных депутатов. Это ведь политики. У них у всех сложившееся мировоззрение. Они избраны от партий и не теряют с ними связь. У одного из судей сын даже работает помощником лидера фракции. Разве это ни о чем не говорит?
Патриарха Алексия II сообщение о событиях в Москве застало на пути из Аляски в Калифорнию (он прибыл в США на празднование 200-летия православия в Америке). Патриарх занял осторожную позицию, выразив надежду, что «конфликт, сложившийся в отношениях между двумя ветвями власти, не разрастется и не приведет к гражданской войне». Непосредственно комментировать действия Ельцина Алексий II отказался, отметив только: «Мы уже видели слишком много пролитой крови — и в республиках бывшего СССР, и в Югославии».
Председатель ЦБ Виктор Геращенко на этот раз не прислонился к депутатам, заявил, что будет действовать в соответствии с указом президента.
Указ, разумеется, поддержало и правительство. Хотел уж было сказать «правительство целиком поддержало», но нет, нашелся один министр с «особым мнением». Руководитель Министерства внешних экономических связей Сергей Глазьев подал Ельцину заявление об отставке в связи с «невозможностью исполнения» Указа № 1400 «как противоречащего действующей Конституции РФ». Впоследствии этот деятель проделал стремительный дрейф из лагеря либералов и демократов (ибо что же такое представляло из себя правительство Гайдара, в которое Глазьев входил?) в стан коммунистов и национал-патриотов, сделавшись одним из наиболее активных членов фракции КПРФ в Госдуме и одним из вожаков Народно- патриотического союза России.
Весьма точно определил ситуацию с указом Черномырдин, сказав, что «удалить раковую опухоль» двоевластия можно было только хирургическим путем: «консервативное лечение ни к чему не привело». Именно кабинет министров все эти месяцы более всего страдал от обструкционистской политики Верховного Совета: по словам премьера, «правительство шага не могло ступить, оно было буквально повязано по рукам и ногам».
Первый вице-премьер Егор Гайдар, комментируя указ Ельцина, сказал, что его надо было подписывать гораздо раньше и что «только деликатность и терпение Бориса Ельцина задерживали принятие этого документа».
(Здесь надо упомянуть, что Ельцин вернул Гайдара в правительство в качестве первого «вице» за несколько дней до обнародования Указа № 1400 — сообщил об этом 16 сентября, почему-то во время того самого посещения дивизии Дзержинского. Этот демонстративный шаг президента вполне можно было рассматривать как реванш за его поражение на VII съезде, символом которого стала как раз отставка Гайдара.)
Такого же мнения, — что решение о роспуске ВС и Съезда надо было принять сразу же после апрельского референдума, — придерживались в ту пору многие.
Еще один, весьма точный, комментарий Гайдара к ельцинскому указу:
— Это тяжелый, но вынужденный шаг, способный решить проблему двоевластия в стране. По моему мнению, апелляция к народу — это правильный шаг, и только выборы способны разрешить существующий сегодня паралич власти. Нельзя превращать частные интересы нескольких сот народных депутатов, стремящихся лишь досидеть еще полтора года в своих креслах, в угрозу для российского государства. Сложившаяся политическая ситуация и паралич власти вряд ли имеют легитимное разрешение.
22 сентября, в разгар рабочего дня, возвращаясь в Кремль из резиденции на Воробьевых горах, где он провел совещание с представителями силовых министерств, Ельцин остановил машину у памятника Пушкину. Состоялась импровизированная «встреча с народом». Президент сказал, что «ощущает поддержку страны, регионов, поддержку государственных деятелей СНГ, Запада» и «полностью владеет ситуацией в России». Потуги же Руцкого занять президентское кресло Ельцин охарактеризовал как «несерьезную, смешную самодеятельность».
Присутствовавшие тут же Ерин и Грачев подтвердили, что силовые структуры поддерживают президента. Ерин сказал, что «и Вооруженные Силы, и органы внутренних дел, и силы Министерства безопасности действуют в едином кулаке», в соответствии с теми установками, которые изложены в указе президента. Грачев сообщил, что он провел переговоры с командующими всех рангов, а те, в свою очередь, встретились и поговорили со всеми командирами; при этом все однозначно заявили о полной поддержке своего верховного главнокомандующего.
Трудно сказать, соответствовало ли последнее утверждение действительности. Во всяком случае, в Белом доме утверждали, что Грачев солгал.
Министр безопасности Николай Голушко, которого на Пушкинской не было, в интервью ОРТ также заявил, что МБ приняло указ президента к исполнению.
Вообще, силовым министрам в те дни то и дело приходилось разъяснять свою позицию. Так, на брифинге в середине дня 22 сентября Грачев заявил: несмотря на то, что в создавшейся ситуации армия сохранит нейтралитет, Вооруженные Силы будут подчиняться исключительно приказам президента Бориса Ельцина. Грачев предупредил всякого рода «политических авантюристов», чтобы они не пытались «разозлить армию». «Армию надо оставить в покое, — сказал министр, — и не сталкивать с народом».
Вместе с тем Грачев издал приказ, предписывающий «оружие личному составу не выдавать, вести учет личного состава, знать, кто и где находится». Одно это уже свидетельствует, что в армейских частях царили тогда довольно неопределенные настроения.
Кстати, характеризуя нового «министра обороны» Ачалова, Грачев сказал журналистам, что тот «не задумываясь возьмется за оружие» — эту готовность он неоднократно демонстрировал во время драматических событий в Прибалтике, в Грузии, во время московских событий в августе 1991-го. В свое время Грачев побывал в подчинении Ачалова, занимавшего в советское время пост командующего ВДВ, и знал, что говорит.
Хотя силовики и были на стороне Ельцина, он, по-видимому, требовал от них более активной поддержки, нежели та, которую они соглашались ему оказать. Так, по некоторым сведениям, утром 21 сентября в Министерстве обороны обсуждалось, как должны действовать войска в условиях возможных массовых беспорядков или в случае введения чрезвычайного положения. Во время совещания раздался телефонный звонок от Ельцина. К аппарату подошел Грачев. Как могли понять присутствующие (и это сразу же стало известно руководству ВС), министр отказался принимать участие в неких предложенных президентом акциях, чем, надо полагать, Ельцин остался крайне недоволен.
22 сентября в Генштабе и Минобороны, как и в Белом доме, была отключена спецсвязь. Оправданный ли то был шаг? Он, конечно, не мог не вызвать серьезного недовольства военных. Один из них в узком кругу так прокомментировал это событие:
— В любом государстве блока НАТО шутника, осмелившегося подобным образом посягнуть на обороноспособность страны, без промедления расстреляли бы на месте армейские коммандос; у нас же гражданский полковник при КГБ (на самом деле — генерал-майор. — О.М.) Старовойтов не только остался цел и невредим, но еще и получил за это преступление чин генерал-полковника безопасности.
Позднее, во второй половине дня 23-го, в Генштабе и Минобороны — опять-таки, как и в Белом доме, — отключили также обычные городские телефоны — еще одно свидетельство того, сколь надежными считались эти организации. К зданию Минобороны и Генштаба на Арбате был подтянут ОМОН. В ответ Генштаб 24 сентября ввел в здание собственный батальон охраны. Возникало что-то вроде еще одной точки потенциального противостояния.
Кто-то из собравшихся на Пушкинской площади спросил Ельцина: возможен ли диалог с Верховным Советом? Ельцин категорически отверг эту идею: «Такого органа власти уже нет, и возможности диалога с ним исчерпаны». Вместе с тем президент сказал, что дальнейшие отношения с этим теперь уже не легитимным органом будут строиться «мирно, бескровно»: «Мы не хотели бы применять силу».
Тут надо подчеркнуть, что идею переговоров упорно отвергали обе стороны. Вплоть до 29 сентября, когда Совет безопасности решил, что переговоры все-таки целесообразно начать.
