Подвижные губы Хеллы безразлично скривились.
– Племянница нашего координатора. Ты с нею не знакома?
– Да? – девушка бросили последний взгляд на исчезающую спину Бейты. – А что она здесь
делает?
– Просто работает – сборщицей. Разве ты не знаешь, что патриотизм нынче в моде? Честное
слово, от этакой демократии меня тошнит.
– Ну, Хелла, – сказала пухлая девушка по правую руку. – Она пока ни разу не натравляла на нас
своего дядьку. Зачем ты лезешь в бутылку?
Хелла, метнув тусклый взгляд на соседку, проигнорировала ее и зажгла следующую сигарету.
Новенькая слушала болтовню светлоглазой учетчицы, сидевшей напротив. Слова так и
лились:
– …и она, вроде, была в Своде – прямо в Своде, представляете – когда выступал Селдон – и,
говорят, мэр бесновался, была суматоха и все такое, представляете. Она выбралась прежде, чем
высадился Мул, и, говорят, она ускользнула таким жутким образом – прорываясь через блокаду, и все
такое – и я удивляюсь, что она не пишет об этом книгу, эти книги про войну сейчас так популярны, вы
же знаете. И она, говорят, была и на той планете, где Мул, тоже – на Калгане, знаете – и…
Пронзительно взвизгнул звонок таймера, и столовая медленно опустела. Голос учетчицы
продолжал жужжать, а новая работница, широко открыв глаза изредка вставляла в подходящих
местах:
– В самом деле-е-е-е-е?..
…Когда Бейта вернулась домой, огни огромной пещеры снижали яркость, постепенно
обращаясь в мрак, означавший время сна для праведных и хорошо потрудившихся.
Торан встретил ее у дверей, держа в руке бутерброд.
– Где ты была? – спросил он, жуя.
Потом он выговорил более отчетливо:
– Я состряпал обед на скорую руку. Если этого мало, я не виноват.
Но Бейта, удивленно открыв глаза, обежала его вокруг:
– Тори! Где твоя форма? Что ты делаешь в штатском?
– Приказ, Бей. Ранду заперся наверху с Эблингом Мисом, и я не знаю, что все это значит. У
них ты все и выяснишь.
– А я отправляюсь? – она импульсивно придвинулась к нему.
Он поцеловал ее, прежде чем ответить:
– Я на это надеюсь. Но это, вероятно, будет опасно.
– А что не опасно?
– Вот именно. О да, я уже послал за Маньифико, так что он, вероятно, тоже отправляется.
– Ты хочешь сказать, что его концерт на моторостроительном заводе придется отменить?
– Судя по всему, да.
Бейта перешла в соседнюю комнату и села за еду, которая явно была приготовлена на скорую
руку. Она быстро и умело разрезала бутерброды пополам и сказала:
– Очень жаль, что концерта не будет. Девочки на заводе очень ждали его. И Маньифико,
кстати, тоже. Черт его дери, он такой странный.
– Он пробуждает в тебе материнский инстинкт, Бей, вот и все. Когда-нибудь у нас будет
ребенок, и тогда ты забудешь Маньифико.
Бейта отвечала, наполовину углубившись в свой бутерброд:
– Меня сейчас осенило, что ты и есть предел того смятения, которое мой инстинкт
материнства в состоянии вынести.
Затем она отложила бутерброд и вмиг сделалась серьезно-мрачной.
– Тори.
– М-м?
– Тори, я сегодня была в мэрии – в Бюро Производства. Вот почему я так опоздала.
– Что ты там делала?
– Ну… – она заколебалась. – Это постепенно накопилось. На фабрике я уже не могу этого
выдерживать. Присутствия духа просто не существует. Девочки принимаются душераздирающе
рыдать без какой-либо причины. Те, что не заболевают, ходят угрюмыми. Даже мышки-
машинисточки надули губки. В моем секторе производство не составляет и четверти того объема,
который был к моменту моего прихода, и на рабочих местах постоянно хоть кто-нибудь да
отсутствует.
– Хорошо, – сказал Торан, – договаривай. Что же ты там делала?
– Задала несколько вопросов. И, Тори, такая ситуация царит на всем Хэйвене. Производство
падает, а мятежность и недоброжелательность растут. Шеф бюро только пожал плечами – после того,
как я просидела час в приемной, чтобы увидеть его, и сумела попасть к нему только потому, что я
племянница координатора – и сказал, что это выше его сил. Откровенно говоря, я и не думаю, что это
его беспокоит.
– Слушай, Бей, не теряй головы.
– Я думаю, что ему все равно, – в ней запылал гнев. – Я тебе говорю, тут что-то не так. Это то
же ужасное отчаяние, которое поразило меня в Своде Времени – когда Селдон оставил нас. Ты и сам
его почувствовал.
– Да, почувствовал.
– Ну вот, оно возвратилось, – продолжала она яростно. – И мы никогда не сможем
противостоять Мулу. Даже имея материальные силы. Нам недостает духа, воли, сердца… Тори, нет
нужды сражаться…
На памяти Торана Бейта никогда не плакала; она не заплакала и сейчас. Торан легко погладил
ее плечо и прошептал:
– Давай забудем это, крошка. Я знаю, что ты имеешь в виду. Но мы…
– Да, мы бессильны что-либо сделать! Все так говорят, – и мы просто сидим и ждем, пока нож
опустится…
Она вернулась к тому, что оставалось от ее бутербродов и чая. Торан тихо стелил кровать.
Снаружи было совсем уже темно.
…Ранду, став координатором конфедерации городов Хэйвена, – что являлось должностью
военного времени – потребовал и получил верхнюю комнату, из окна которой он часто, насупившись,
взирал на крыши и зелень города. Сейчас, в тускнеющем свете, город уходил в неразборчивое
переплетение теней. Ранду не особенно задумывался над символикой этого зрелища.
Он сказал Эблингу Мису, чьи ясные, небольшие глаза интересовались, казалось, лишь алым
содержимым кубка, который он держал в руке:
– На Хэйвене есть поговорка, что когда огни в пещере гаснут, настает время сна для праведных
и хорошо потрудившихся.
– А ты ложишься спать намного позже?
– Нет! И сожалею, что вызвал тебя так поздно, Мис. В последнее время ночи мне нравятся
почему-то больше, чем дни. Не странно ли? Население Хэйвена очень строго приучило себя к тому,
что отсутствие света означает сон. И я тоже. Но теперь все по-другому.
– Ты прячешься, – прямо сказал Мис. – В период бодрствования ты окружен людьми, и ты
ощущаешь на себе их взгляды и их надежды. Ты не в состоянии этого выдерживать. А в период сна
