троцкистская деятельность. Это преступление, страшнее которого в Советском Союзе нет.
Когда в тот же день мы с Гариным вышли из барака, возле нас остановился рослый урка, улыбнулся и сказал:
— Ой, жиды, жиды, что с вами будет? Гитлер вас бьет, здесь вас держат в лагерях. Жаль мне вас, жиды, всюду вас бьют, что с вами будет, жиды, что с вами будет?
Бывший заместитель редактора «Правды», услышав слово «жид», низко опустил голову…
После этого он рассказал мне о своей жизни.
17. В СОПРОВОЖДЕНИИ ОРКЕСТРА
— Ребята, — обратился к нам восторженным голосом начальник лагеря, низкорослый полный человек в военной гимнастерке, — вы в нашем лагере новенькие и в первый раз выходите на работу. Помните, что вы работаете на благо советской родины. Там, вдали от нас, бушует страшная война, кровь смешивается с грязью. Вы находитесь далеко от фронта и должны быть благодарны тем, кто защищает вас от фашистских людоедов. Поэтому вы должны отдавать работе все силы, выполнять и перевыполнять норму и тем помогать фронту. Сегодня у вас в руках заступы, но завтра и вам, возможно, вручат винтовки. За работу! Вперед! Ура!
Заключенные слушали речь начальника, расположившись группами на холме, с которого видны были оба берега Печоры. Внизу, вдоль левого берега тянулось железнодорожное полотно с товарными вагонами. На причале у берега стояли грузовые баржи. Начальник лагеря показал рукой на вагоны и баржи.
— Партия и правительство, — сказал он, — поручили нам разгрузить баржи и загрузить вагоны досрочно.
Среди заключенных было много русских, поляков, литовцев, латышей, эстонцев, румын (из Бессарабии) и евреев. Это привело к внутреннему делению на группы — по языку. Но существовало официальное деление по более важному принципу: на политических и уголовников.
Патриотический призыв толстого начальника лагеря был обращен ко всем заключенным, но только уголовники ответили криками «ура!» и побежали вниз, к реке. Политические подбежали к баржам, и первый день работы на строительстве железной дороги Печора-Воркута «по заданию партии и правительства» начался.
Еще до спуска в трюм я неожиданно услышал звуки музыки. Все, как по команде, посмотрели в сторону холма. Нет, это не ошибка. На холме духовой оркестр играл песни во славу освобожденного советского труда.
В баржах были шпалы. В России, как известно, рельсовая колея шире, чем в других странах. Соответственно длиннее и шпалы. Заключенный должен был взвалить на плечи не менее двух шпал. Кто брал больше, объявлялся кандидатом в ударники.
Со шпалами на плечах мы спускались по узкой доске с баржи и поднимались по крутому склону берега к вагонам — около трехсот метров. После нескольких часов работы я почувствовал в плечах жгучую боль, кожа потрескалась, появились ссадины. Все новички испытывали то же самое. Уголовники потешались над нами. «Паны, белоручки, — кричали они. — Не умеете работать, посмотрите на нас». Они действительно умели работать: на плечах у них были подушки из ваты и тряпок.
— Перекур! — закричал вдруг один уголовник. Работа остановилась. Несколько заключенных достали из карманов обрывки газет и махорку, скрутили цигарки. По выражению их лиц можно было понять, что они наслаждаются не менее любителей гаванских сигар. Самодельные сигареты переходили от одного к другому. Одному курильщику разрешалось не более трех-четырех затяжек.
— Кончен перекур! — закричал бригадир. — Давай работать!
— Бригадир — змея проклятая, — громко прошипели несколько голосов.
Бригадир не обиделся. Работа возобновилась. Мы снова спускались в трюм и поднимались на берег с железными шпалами на плечах.
— Перекур! — закричал опять один из уголовников.
— Вы же только что курили! — взмолился бригадир. — Работать надо.
— Не шипи, змея, — ответили хором уголовники. — Сам поработай немного, паразит.
Несмотря на частые перекуры, вагон постепенно наполняется железными шпалами, а оркестр продолжает играть марш труда.
С холма медленно спускается тощая кляча с телегой. Время обеда.
Немногие приберегли кусок хлеба из утренней выдачи. Большинство довольствуется жидким супом из рыбы. Заключенные из Лукишек пьют. суп и вздыхают: «Там мы ели…»
После обеда оркестр исчезает, но появляются тучи мошкары, жужжат новую песню: о славной крови голодного заключенного. Они жужжат и жалят, пьют кровь и жужжат. Спастись от них невозможно. И снова смеются уголовники над «белоручками». Они бывалые зэки, эти уголовники. На лицах у них маски из марли или ветоши, на руках — так называемые рукавицы. Мы, зеленые новички, становимся легкой добычей мельчайших насекомых. Инженер говорил нам, но мы не обратили должного внимания на его слова, думали: перед комарами как-нибудь выстоим.
Прошло четырнадцать часов, как мы поднялись с нар, и тринадцать часов, как наши «друзья» уголовники ответили криками «ура!» на призыв толстого начальника. Рабочий день кончился. Мы выстроились в ряды по пяти человек. Нас пересчитали.
— Предупреждаю: шаг влево, шаг вправо рассматривается как побег, конвой стреляет без предупреждения.
Уголовники шепотом матерятся. Удивительно, как это зеленая вода Печоры не краснеет от таких ругательств?
У ворот лагеря повальный обыск.
— Мы железо весь день таскали, — кричат уголовники. — Что ищете? Шпалы?
Во дворе перекличка. Ошибка в счете. Пересчитать заново. Снова не сходится. А мы стоим — усталые, голодные. Ноги подкашиваются, плечи болят. Стоим. Счет должен сойтись.
Наконец число сходится. Мы свободны. Ждем ужина, порции баланды, вкус которой вызывает тоску по каше, «выходившей из ноздрей».
Вдруг крик:
— Эй, бригадир, паразит, накормил уже своих людей?
Всего сутки мы в лагере и уже превратились из людей, которые едят, в людей, которых надо кормить, — в рабсилу Советского Союза.
Советский Союз любит (может быть, из-за склонности к «талмудизму»?) сокращения. Рабсила это сокращение слов рабочая сила, но слово «раб» имеет и самостоятельное значение. Языковеды НКВД вряд ли обратили на это внимание.
Бригадир накормил свою рабсилу, и я забрался на нары с мыслями о словах «раб» и «рабсила». В ушах продолжал звенеть вопрос: «Накормил своих людей?»
Чтобы понять, как приводится в действие рабсила Советского Союза, необходимо
