– К нему обратились вчера утром, – ответила Полина и в третий раз на памяти Реутова потянулась к лежащей на столе пачке за сигаретой. – Он не сказал, кто, но по его словам можно понятья, что это была какая-то весьма высокопоставленная фигура. Возможно, кто-то из правительства, а может быть, и нет. Я не поняла. Но папу настоятельно попросили помочь задержать меня для приватной беседы. Ему так и сказали, 'задержать' и 'приватная беседа'. И тут же заверили, что мне ничего не грозит, но одновременно намекнули, что я замешана в каком-то крайне неприятном деле, которое может стоить мне свободы, а ему карьеры. Ну и… Вы просто не знаете отца! Он, конечно, солдафон, но это по большей части напускное. Вообще-то он образованный и умный… И того человека, я так думаю, отец знает давно и не сильно ему доверяет. Поэтому он и подстраховался, хотел сначала выяснить, что происходит на самом деле. И еще, в тот же день, в новости центрального телевидения попало сообщение из Петрова об исчезновении Вадика. Фамилия отцу показалась знакомой, то есть, он ее знал и очень удивился, когда совпало еще и имя. И он попросил контрразведчиков дать ему подробную сводку по этому делу. Так что уже вчера вечером у него на столе лежало подробное досье на профессора Реутова, а в нем твои фотографии и биография, опубликованная в Архивах Академии Наук. Ну и что должен был подумать отец, учитывая, что он твердо знал, что ты убит? Лицо то же самое – у него вообще память на лица и имена феноменальная – в биографии черным по белому записано, что воевал ты во 2-м казачьем корпусе… Но и это не все. Там, в Петрове, один репортер уголовной хроники раскопал и выдал в местных новостях, правда всего один только раз (потом эта информация больше ни разу не повторялась), что Вадим Реутов исчез, по-видимому, ночью, после того, как накануне вечером был в ресторане со своей студенткой Полиной Кетко, – на этом месте Полина явно несколько смутилась, но рассказывать не перестала. – И другом детства Давидом Казареевым… А супруги Казареевы, оказывается, тоже исчезли, и госпожу Кетко найти, никак не удается… В общем, он понял, что происходит что-то экстраординарное, и уже начал предпринимать попытки найти нас своими силами, потому что если после всего этого, мое появление в Новгороде кому-то кажется вероятным, следовательно, мы, или, во всяком случае, я, живы и невредимы. И, разумеется, он был готов к моему звонку. Он хотел спрятать нас 'до выяснения' на какой-то своей базе, но…
– Все выяснилось само собой, – не весело усмехнулся Вадим и тоже потянулся за сигаретами. Купить папиросы он опять забыл.
– Да, – Полина была очевидным образом расстроена. Дела явно обернулись совсем не так, как она, судя по всему, надеялась, направляясь в столицу. Ведь если даже отец – генерал Генерального Штаба – на которого она рассчитывала, как на бога, ничего не может сделать, а, напротив, сам, как простой смертный, оказался под огнем, то означать это могло лишь то, что мир перевернулся, или, лучше сказать, рухнул, а жить на руинах мироздания страшно и неуютно. И Реутов ее очень хорошо понимал, сам он испытывал точно такие же чувства.
– Он тебе еще что-то рассказал? – Спросил он, пытаясь вести себя, как мужчина. – Что-то обо мне?
– Не успел, – покачала головой Полина. – Мы с ним больше обо мне говорили, и он меня о тебе расспрашивал. Какой ты, как выглядишь, как ходишь и говоришь… Обо всем, в общем. Спросил, говорили ли мы о твоем прошлом, и я рассказала ему о Марке Грече, и про казачий сайт тоже. А потом… Потом началась стрельба, и стало уже не до этого.
– Ну и что все это может означать? – Вадим почти дословно повторил вопрос Полины, с которого, собственно, и начался их разговор, но этого даже не заметил.
– Понимаешь, Вадик, – Давид сказал это так, как если бы, на самом деле, говорил сейчас сам с собой, или рассуждал вслух. – Не оставляет меня впечатление, что все это каким-то образом связано с тобой.
– Со мной? – Удивился Вадим. – Но тебя же тоже арестовали, причем в то же самое время, что и меня.
– Да, я и не спорю. – Сразу же согласился Давид. – Возможно, что все дело в том, что мы с тобой встретились. Знаешь, как работают бинарные боеприпасы?
– Читал, – буркнул в ответ Вадим. – Но пока не понимаю, к чему ты клонишь.
– Видишь ли, в чем штука. Я в каганате уже третий раз. Два года назад приезжал, был в Харбине, Порт-Артуре, Хабаровске, Владивостоке. Два месяца прожил, и никто ничего ко мне не имел. Никаких вопросов. Ни единой претензии. Потом еще раз, чуть меньше года назад. Казань, Нижний, Итиль… Все нормально. И вот приезжаю я теперь, встречаюсь с тобой, и… Что изменилось?
– Я появился, – согласился Вадим. – А у меня появилась Полина.
– Тебя выдвинули на премию, – добавила Полина.
– На какую премию?
– Ламарковскую, – нехотя объяснил Реутов.
– Ламарковскую?! – Ну, что ж, Давид был искренне удивлен, вот только удовлетворения это Реутову не принесло.
– Ну, мне об этом сообщили как раз в тот день, когда…
На самом деле, это уже было кое-что. Искать связи между разрозненными и, казалось бы, мало связанными между собой фактами, являлось основой его работы, при том самой интересной для него лично, если не сказать любимой, частью работы исследователя. И сейчас Реутов снова оказался в своей стихии, и мог только удивляться, что во все предыдущие дни даже не попытался обдумать случившееся с этой точки зрения.
– Есть еще подъесаул Каменец, – сказал он и помахал рукой половому, одновременно указывая другой рукой на пустые кружки.
– Что за Каменец? – Сразу же спросил Давид.
– Да, странная история, – объяснил Реутов, закуривая очередную сигарету. – Спасибо, – кивнул он половому, практически мгновенно оказавшемуся рядом с ними с тремя кружками темного пива. – А папиросы у вас есть?
– Не держим, – покачал головой половой, расставляя на столе кружки. – Но если желаете, могу кого- нибудь послать. Десять копеек наценка.
– Идет, – сразу же согласился Вадим. – Беломор или Константинопольские.
– Сию минуту, сударь!
– Так, что там с этим подъесаулом? – Спросил Давид, как только ушел половой.
– Ну, на самом деле он войсковой старшина, – ответил Вадим, погружаясь в воспоминания. – А подъесаулом он пришел в бригаду после госпиталя. Он кадровый был и в начале войны служил в Русском.[44] Мы не то что бы дружили. Нет, пожалуй. Во всяком случае, не так, как с Гречем, но приятельствовали… А в июне, я был в Эдинбурге на конгрессе когнитивных психологов, и вдруг увидел Сему Каменца. Ну, он изменился, разумеется, но не настолько, чтобы совсем не узнать. Я еще удивился, что вот, мол, еще один психолог из нашей бригады вышел, – Вадим потер лоб, только сейчас по- настоящему понимая, что же на самом деле произошло тогда в июне. – Он тоже удивился. Теперь-то я понимаю. Ведь он наверняка считал меня убитым, но мне ничего такого не сказал. Ну, мы поговорили накоротке… Он вроде бы спешил, да и у меня была встреча назначена… Я только спросил, чем он занимается, а он… – Реутов даже глаза прикрыл, чтобы лучше вспомнить эту крайне странную, как он начинал теперь понимать, встречу. – А он…
– Так и сказал? – Переспросил Казареев.
– Да.
– А потом? Потом вы еще встречались?
– Нет, – покачал головой Вадим. – Не вышло.
– А почему ты о нем вдруг вспомнил?
– Да, потому что
– Вот, как! – Давид глотнул пива и на секунду задумался, но затем сразу же продолжил. – И ведь твой Греч тоже сначала подумал, что ты работаешь под прикрытием…
– Ты думаешь, Каменец…?
– А что бы подумал на его месте ты?
