Вадим достал из внутреннего кармана куртки фляжку, отвинтил колпачок и, не стесняясь прохожих, в два глотка покончил с остатками коньяка.
'Уже лучше, – решил он, возвращая фляжку в карман. – Теперь еще папироску и…'
– Собираетесь ехать? – Спросил сквозь опущенное стекло извозчик, останавливаясь рядом с ним.
– Нет, спасибо, – покачал головой Реутов. – Я уже приехал.
– А, ну ладно тогда.
Извозчик отъехал, а Вадим достал папиросы и закурил. Брать извозчика он не собирался. Когда полчаса назад Реутов оказался в квартире на Путивльской улице один, он сразу же воспользовался случаем и позвонил Полине.
– Через сорок минут около того места, где я впервые подарил тебе цветы. – Сказал он ей.
– Буду, – сразу же ответила Полина.
– Только не раньше, и только если я буду там один.
– Поняла.
Теперь оставалось только ждать и надеяться, что он все рассчитал верно, и что за ним действительно нет слежки. Однако, похоже, все именно так и обстояло, и генералу Рутбергу он нужен был живой и на свободе, а не наоборот. Во всяком случае, засады на конспиративной квартире не было, а чемоданы, о которых говорил генерал, были, и содержание их, как будто подтверждало дружеские намерения Рутберга. Как Реутов ни торопился, он все же их открыл и наскоро проинвентаризировал. В первом, оказались комплект документов на имя Артура Никифоровича Сивцова, несколько банковских упаковок с денежными знаками каганата и Орды, мощный переносной терминал фирмы 'Телефункен', и два 'Протазана' с полными комплектами дополнительных 'аксессуаров', включая, глушители и лазерные целеуказатели. Были там еще и кевларовый бронежилет, армейский ночной бинокль, и армейская же полевая аптечка. А во втором чемодане – 'Бердыш', разобранный снайперский комплекс, боеприпасы различного назначения и еще какие-то спецназовские штучки-дрючки в защитного цвета армейских чехлах и сумках. В общем 'клад капитана Крузо', никак не меньше.
'Он меня что, на войну снаряжает?' – подумал тогда Реутов.
'А, пожалуй, что и так', – решил он сейчас, видя, как подъезжает к нему знакомый обтюрханный 'Дончак'.
Реутов проспал до вечера. Вот, кажется, только что был, что называется, как огурчик, а потом раз, и все. Зашел в апартаменты, поставил чемоданы на пол, обнял Полину, и… Нет, в этот момент он еще был хоть куда и даже обрадовался, когда Полина предложила приготовить ему поесть, и сразу же побежал в душ, чтобы пока суд да дело, освежиться, смыть, так сказать, боевой пот, переодеться в чистое, и уже затем сесть к столу. Однако из ванной вышел уже никакой, только и хватило сил, что до койки дойти, а потом… Потом он проснулся, и за окном был уже вечер.
'Твою мать…' – Без особых, впрочем, эмоций подумал Вадим и хотел уже встать, потому как твердо знал, что день, предшествовавший сну, выдался не только напряженным и богатым на события, каких и врагу не пожелаешь, но и 'улов', что характерно, принес такой, что думать теперь над всем этим, не передумать. Он все это сразу вспомнил и действительно хотел встать. И даже подумал, что сварит себе сейчас кофе 'по-молодецки', то есть такой, от которого глаза на лоб, и коньячку накапает, и папироску закурит, устраиваясь перед терминалом. Однако в следующее мгновение Реутов услышал тихое сопение за плечом и ощутил, как прижимается к нему спавшая рядом с ним Полина, и все его 'добрые намерения' разом испарились.
'А ну ее к черту, эту рыбалку!' – Подумал он, осторожно поворачиваясь к Полине и ловя губами ее губы. И все. Больше он ни о чем не думал. А когда снова оказался способен на это умственное действие, то первой его мыслью было, что он замечательно счастливый человек, потому что мужчина, которого любит такая женщина, как Полина, другим быть не может. По определению.
В конечном счете, он все-таки сварил кофе. Правда варил он уже не для себя одного, и поэтому соблюдал некоторую осторожность в пропорциях. Однако кофе все равно вышел на славу, а обдумывание новой информации превратилось из монолога в диалог, что было ничуть не хуже. Возможно, даже лучше, потому что Полина все-таки была нетипичной блондинкой, с ней и поговорить было не только можно, но и приятно.
'Что будет если скрестить блондинку с сибирской лайкой?' – Вспомнил вдруг Реутов старый анекдот.
– Ты чего улыбаешься? – Спросила Полина, и сама, начиная улыбаться.
– Да, ерунда, – отмахнулся Вадим.
– Нет, не ерунда, – возразила она. – Раз улыбаешься, я тоже хочу знать.
– Анекдот вспомнил про блондинок.
– Который?
– Про сибирскую лайку…
– А! – Совершенно не обидевшись, хохотнула Полина. – Тогда, я, чур, морозоустойчивая б-дь!
Смеялись вместе, заражая друг друга, и начиная хохотать снова, когда, казалось бы, приступ смеха уже прошел.
'Нервы выходят', – но мысль эта едва пробилась сквозь шквал совершенно идиотского, если подумать, ржания.
– Кофе остынет, – наконец, взял себя в руки Реутов.
– Тогда пей и рассказывай. – Предложила Полина.
– Хорошо, – согласился он и, сделав глоток, стал рассказывать.
– А почему, тогда, он живет в Петрове? – Спросила Полина, имея в виду Рутберга.
– А почему бы ему тут не жить? – Удивился Реутов.
– Так и каган, и министерство Промышленности находятся-то в Новгороде.
– Точно! – Сообразил Вадим, который этот пункт как-то упустил из виду. – Черт! Неувязка получается! Хотя…
'Черт! Черт! И еще раз черт!' – Сейчас Реутов наконец вспомнил, чем закончился тот странный разговор в Эдинбурге.
