Он приехал очень быстро – вероятно находился недалеко – но при том успел где-то отовариться по полной программе. На освобожденный по такому случаю кухонный стол были торжественно водружены две бутылки марочного перевара,[94] палка беловежской казы,[95] лепешки из белой муки, и картонные судки с горячими еще кукломой,[96] такошем[97] и шарбином.[98]
– Ну ты даешь, Марик, – усмехнулся Реутов, рассматривая этикетку на бутылке. – Двенадцать лет выдержки… Однако! Это мы же с тобой упьемся вусмерть.
– Не гони! – Отмахнулся Греч. – Что тут пить?
– И в самом деле! Ты что думал, у меня и угостить тебя нечем?
– Но кукломы-то у тебя нет, – улыбнулся Греч.
– Ну разве что, – согласился Реутов, который на самом деле, бог весть, сколько лет не пробовал настоящей хазарской кухни. – Ты где это все раздобыл?
– Места надо знать, – хмыкнул в ответ Греч, срывая с бутылки сургуч. – А посуда у тебя имеется или из горла, как на фронте?
– Имеется, – Реутов открыл настенный шкафчик и стал выставлять на стол тарелки, чашки и рюмки.
– Ну вот, – удовлетворенно подвел итог его трудам Марик, разливая перевар по граненым восьмидесятиграммовым рюмкам. – Это и называется семейный уют.
Глава 11. Как вас теперь называть?
– Скажи, Вадик, – спросил вдруг Греч, подняв на Реутова совершенно трезвые глаза. – Сколько Полине лет?
– Эк тебя разобрало, Марик! – Вадим даже головой покачал, испытывая неприятное ощущение от того, что этот вопрос настолько заинтересовал старого друга. – Даже перевар не берет!
– А все-таки? – Настаивал Греч.
– Двадцать три, – нехотя ответил Реутов.
– А Зое двадцать семь…– С какой-то странной, совершенно ему неподходящей интонацией сказал Марик.
– Ну и что? – Удивился Реутов, неожиданно забыв, что и сам этой дурью маялся, и не так чтобы очень давно.
– А что, считаешь нормально? – Прищурился Греч.
– Ты ее любишь? – Спросил Вадим, сообразивший наконец, чем был вызван так непонравившийся ему вопрос.
– Да.
– А она… То есть, прости, конечно. Не хочешь…
– Не знаю, – ответил Греч и потянулся к бутылке. – Вернее, никак не могу понять.
– А ты не головой… – Предложил Реутов.
– А чем? – Усмехнулся Греч, разливая перевар. – Хером что ли?
– А вот пошлить не надо, – поморщился Вадим. – Ты ведь так не думаешь. Тогда, зачем?
– Не думаю, – согласился Марик. – Я ее… Ладно, проехали. Твое здоровье!
– За мое здоровье уже пили, – возразил Вадим, кивнув на пустую бутылку. – Давай, за то, чтобы ты перестал дурью маяться!
– Думаешь, поможет?
– А когда это водка русскому человеку любить мешала? – Пожал плечами Реутов. – Давай! За любовь!
Греч на это ничего не сказал, опрокинул молча рюмку, зажевал неторопливо шарбином, вытер губы и снова посмотрел на Реутова.
– Иногда мне кажется, что любит, – сказал он тихо. – И тогда, особенно если я нахожусь рядом, я совершенно схожу с ума. Ты такое можешь представить?
– Могу.
– А я нет, – покачал головой Греч. – Начинаю думать, анализировать… Может быть, ей просто одиноко и страшно? А тут я… И мужчина ей, наверное, нужен. Все-таки не соплюха, двадцать семь лет…
– А почему бы не предположить, что она тебя любит? – Осторожно спросил Реутов. – Какие у тебя, собственно, причины сомневаться?
– Понимаешь, Вадик, – Греч неторопливо закурил, выпустил дым, как бы держа паузу, чтобы собраться с мыслями. – Понимаешь, я тут прикинул на досуге, и вышло, что никто меня никогда не любил. И я никого.
– Ну и что! – Вскинулся Реутов. – Я вообще тридцать лет себя настоящего не помнил!
– Это другое.
– Ладно, – не стал спорить Вадим. – Пусть другое. Но представь себе, меня тоже никто не любил. Во всяком случае, я о таком не знаю. Была одна девушка… Еще до войны, так она замуж вышла, не дожидаясь моего возвращения. Потом еще одна, в университете. И тоже, представь, вышла замуж за другого…
– Ты мне потом, Вадик, составишь полный список, – голос Полины прозвучал на кухне настолько неожиданно, что оба, и Реутов, и Греч одновременно вздрогнули. – Мы к ним потом ко всем съездим. Пусть локти кусают.
– Э… – сказал Реутов, пытаясь сообразить, не сболтнул ли по пьяному делу чего лишнего. – Познакомься, Полина, это Марк… Э…Маркиан…
– Маркиан Иустинович Греч, – пришел ему на помощь Марик и встал. – Честь имею.
– Мы с вами, Маркиан Иустинович, уже встречались, – улыбнулась Полина, подходя к столу. – Не помните?
– Помню, – кивнул Греч. – Я к вам на дачу…
– Ну вот и славно, – снова улыбнулась Полина. – Я только не понимаю, почему мне не наливают?
– Сей минут! – Вскинулся Реутов и только в этот момент сообразил, что перевар это не коньячок сорокаградусный и что выпили они на двоих с Гречем едва ли не литр, что совсем немало. Тем не менее, на ногах он стоял вполне уверенно, только голова от резкого движения немного поплыла.
Стараясь тщательно контролировать свои движения, Вадим достал еще одну рюмку, поставил ее на стол, и Греч тут же наполнил ее темно коричневой жидкостью.
– Просимо, пани, – улыбнулся Греч. – Закуска вот только остыла…
– Ничего, – усмехнулась Полина, принимая рюмку. – Я и колбасой обойдусь.
– За вас! – Сказал все еще стоявший на ногах Греч.
– За нас, – поправила его Полина. – Как вы сказали, ее зовут?
– Зоя.
– Вот за Зою и за Полину! – Сказала Полина и медленно выпила перевар.
'Показушница…'
