— Он проспал.
Собственно говоря, такой ответ уже мог считаться исчерпывающим. Но природная честность нашей учительницы не позволила ей поставить здесь точку, умолчав о самом главном. Она обвела класс беспомощным взглядом, набрала в грудь побольше воздуху, напряглась и сказала:
— Иносиси…
Вышел фальстарт. На большее запала не хватило. Пришлось начинать сначала.
— Иносиси…
Опять фальстарт. Несчастная учительница издала нервный смешок и закусила губу. Мы все были крайне заинтригованы и ждали продолжения. Даже вечно невозмутимый Рамендра вытянул свою худую шею и боялся пропустить словечко.
— Иносиси не просто проспал, — получилось у нее наконец. — Вы понимаете, когда большие иносиси хотят, чтобы у них появились маленькие иносиси, то они… они тогда… ой….
Ее снова заклинило. Пальчики судорожно сжали воротник блузки, а химические кудряшки одеревенели. Она окончательно впала в ступор.
Бенджамин привстал, недоуменно оглядел всех присутствующих, потер ладонью переносицу и уперся кулаками в парту. После чего громко и отчетливо спросил:
— Вы хотите сказать, что кабан занимался сексом?
Учительница дернулась, как от удара током, вспыхнула розовым и потупилась.
— Именно так, — пролепетала она, глядя в пол. — Поэтому он и опоздал.
Масштабы ее смущения были таковы, словно этот проступок совершила она сама, а не мифический ветхозаветный кабан. Словно мы были строгим педсоветом, вызвавшим проштрафившуюся ученицу на ковер. В воздухе повисла тяжелая, побудительно-страдательная неловкость. Никто не знал, как из нее выйти.
— А что было дальше? — спросила наконец одна из филиппинок.
— Дальше? — переспросила учительница потухшим голосом. — Дальше пришла кошка. Она опоздала, потому что мышка ее обманула, назвала неправильный день. И кошке ничего не досталось. С тех пор все кошки ловят мышек.
— Очень красивая легенда, — сказал парагваец Хосе. — Я буду рассказывать ее на ночь своей дочери. Спасибо вам.
Зазвонил звонок.
Одинокий велосипед Бенджамина заносило снегом. Сидение, руль и педали были покрыты маленькими сугробиками. «Shit!» — проворчал Бенджамин, поднял своего стального коня в воздух и энергично потряс. Сугробики попадали вниз и смешались с декабрьской слякотью.
— Что-то я их плохо понимаю, — сказал Бенджамин. — Вот послушай. Летом меня тут водили смотреть какой-то храм, названия не помню. И там как раз был праздник. Представь себе картину: толпа полуголых мужиков на вытянутых руках несет огромный деревянный фаллос. А на нем сидят молодые девки, которые хотят выйти замуж. Полтора десятка девок, не меньше.
— И что?
— А то, что получается ерунда! Как на фаллосе верхом ездить, так это мы пожалуйста. А как сказку рассказать — так сразу на нас стыдливость нападает. Не клеится одно с другим.
— Восток… — сказал я. — Дело тонкое!
— Ага, конечно… Это только на Западе кабаны трахаются. А на Востоке они что-то такое делают, чего и вслух не выговоришь. Потом еще окажется, что слова здесь вообще неуместны, потому что это
— Это, скорее всего, отголоски конфуцианства, — сказал я. — А фаллический культ — компонент синтоизма. Тут действительно много разного уживается, у них всегда так было. Синкретическая культура.
Он поморщился.
— Ох уж эта мне их культура… Голову сломаешь. Нет, мы с тобой решили — будем атеисты. Правильно?
— Конечно. Будем по субботам книжки читать.
— Ну, с Новым Годом!
— Пока.
Бенджамин налег на педали и рванул вперед, рассекая шлемом воздух. Его таз ходил туда-сюда маятником, плащ-палатка развевалась, как хитон Геракла, колеса пробуксовывали и плевались снежной жижей. Он доехал до перекрестка, пижонски накренился и исчез за поворотом.
Осторожно перебирая туфельками по слякоти, мимо меня прошла давешняя учительница. Я вытянул руки по швам и церемонно поклонился.
О ПРИВЕТСТВЕННЫХ РИТУАЛАХ
Он идет прямиком на меня.
Ему до меня уже близко.
Он уже скалится.
Ему это легко. Это всосано с молоком матери. Отработано поколениями. Начиная с самых дальних пращуров — тех переселенцев, которые первыми столкнулись с племенами подчеркнуто бесстрастных дикарей и стали усиленно лыбиться, чтобы отличаться от аборигенов по всем параметрам.
Не думаю, чтобы индейское подавление всякой мимики произвело на меня лучшее впечатление. Обе крайности мне несимпатичны. Но сейчас не до того.
Он приближается.
До его зубов еще метров десять, но каждый уже виден в деталях. Все тридцать два. Они белые. Они все одинаковой длины. Сегодня утром он их долго чистил.
Нужно просоответствовать.
Увы, нужные мускулы у меня совершенно не натренированы. Я знаю, что они крепятся где-то за ушами и пучками расходятся по щекам. Они поперечно-полосатые, и ими можно управлять.
Получается не сразу. Меж тем дистанция стремительно тает. Вспоминаю спасительную формулу:
«…Чи-и-и-и-из…»
Напрягаю воображение. Вот он. Круглый. На блюде. Желтый. Вонючий.
«…Чи-и-и-и-из…»
Никак… Еще раз:
«…Чи-и-и-и-из…»
«…Сы-ы-ы-ы-ыр…»
«…Бры-ы-ы-ынза…»
Есть контакт! Зацепило, повело… Фиксирую! По бокам у меня теперь такие гармошки, они упираются в уши. Челюсти сомкнуты, это хорошо. Глаза снизу сильно подперло и сузило. Видится с трудом. Но видеть необходимо. Нельзя потерять контроль. Важно успеть первым. Речевой аппарат к бою… Пли!
— ХАЙ ХАУАЮ!!!!!!!!
Первый! Успел! Я его спросил, не он меня! Это он пускай теперь напрягается, пусть докладывает мне, как идут его дела. Хотя какое там… Дураку понятно, что он ничего докладывать не будет — для него ведь это так, междометие… Что ему до моей славянской ментальности, до моего русского занудства, до моей органической неспособности воспринять это иначе как буквально, иначе как вопрос? Он ведь даже не догадывается, что я всего лишь ловкий симулянт, расчетливый имитатор, что я мимикрировал под его повадки!
И ведь неплохо мимикрировал, а? Как плотно я нагрузил эту короткую фразу, каким емким смыслом наполнил ее до краев! Сколько вложено в это одномоментное
