— Зачем в мэрию-то?
— Там точно про всё знают.
— Ну, съезди. Там же по-английски говорят.
— Да я все равно не знаю, как унитаз по-английски. А потом, как я одна поеду? Я ж не вижу ничего!
Аргумент был весомый. Бросить Зинаиду в таком состоянии было бы негуманно. В конце концов, думал я, все равно придется везти ее к окулисту, сажать на стул перед плакатом с шайбочками для неграмотных и старательно переводить скупые слова: «слева», «справа», «сверху», «снизу» — после чего выбирать оправу, узнавать цену, договариваться о сроках, и все это сегодня, потому что чем раньше, тем лучше. Как ни крути, все равно придется потратить сегодня пару часов на Шишкину — и раз уж она непременно хочет доставить несколько веселых минут работникам мэрии, то и ради бога.
— Ладно, поехали, — сказал я. — Проверим их на вшивость. Устроим маленькое шоу.
На улице наблюдалось роение стрекоз. Они облепили мой автомобиль и норовили его изгадить. Ведомая мной Зинаида заняла переднее сидение, а я завел мотор и при помощи дворников стал сгонять насекомых с лобового стекла. Те из них, что занимались любовью, были очень недовольны. Я представил себя на их месте, и мне стало не по себе.
Поначалу Шишкина вертела головой и щурилась на проплывавшие мимо рекламные щиты. Потом бросила это бесперспективное занятие и предалась думам. Какое-то зерно сомнения в ней все же было посеяно, и вот полезли всходы:
— Слушай, Вадичек, а вдруг они скажут: «Ищите сами свои очки»?
— Не скажут, — успокоил я ее. — Это не по-японски. Самое худое, что нам могут сказать, это «Мы подумаем над вашим предложением» или «Мы вас проинформируем позже» или, как самый крайний вариант, «Вы нам поставили очень сложную задачу». Это все означает «Подите прочь, не морочьте голову». Но грубить точно никто не будет.
— А смеяться тоже не будут?
— Этого гарантировать не могу. Кто их знает, возьмут да засмеются.
— Но ты же не смеялся?
— Сравнила… Я философ.
Карауливший стоянку дядька в синем мундире показал, куда встать. Часы на фронтоне мэрии показывали одиннадцать. До обеда еще было время.
— Надо узнать, кто у них главный по канализации, — предложила Шишкина. — Ему все и расскажем.
— Не годится, — отрезал я. — Подумай сама: человек, может, ни разу иностранцев вблизи не видел, а тут приходят сразу два и говорят: «Мы у вас свои очки утопили, найдите их». Он будет шокирован, растеряется, забегает по этажам, и толку мы с него не поимеем. Такие контакты надо осуществлять опосредованно. У тебя тут знакомые есть?
— Может, и есть… Только как я их узнаю без очков?
— Тогда будем через моих. Главное — грамотно все изложить.
Мы прошли узким коридором, толкнули железную дверь и оказались в подобии бомбоубежища. Потолок этого огромного помещения был весь опутан сложным переплетением труб, шлангов и проводов, с которых свисали отсохшие концы изоленты, клочья паутины и таблички с названиями отделов. Под табличками теснились письменные столы, шкафы с документацией, стеллажи, тумбочки и перегородки. Меж ними сновали одинаковые люди в белых рубашках, рабочие муравьи бюрократического муравейника. Кое-где рубашки перемежались более либеральными нарядами дам. Одна из них сидела прямо напротив входа и сражалась с допотопной пишущей машинкой в две тысячи иероглифов. Согнувшись в три погибели, она подолгу водила пальцем по широченной матрице; отыскав нужный иероглиф, брала его на рычаг и наносила удар по листу, после чего ставила на место и принималась за поиски следующего.
Я пытался сообразить, к кому лучше обратиться, как вдруг печатающая дама решила разогнуть натруженную спину и заметила нас с Шишкиной.
— А-а-а! — обрадовалась она. — Дзинаида-сан!
— Знакомая? — спросил я.
— Ой, не вижу, — растерялась Шишкина.
— Доброе утро, — обратился я к даме. — Мы из университета.
— Помню, помню, — ответила дама. — Доброе утро. Как поживаете?
— Спасибо, — сказал я, — в целом неплохо. Но есть маленькие частности. Я бы даже сказал, есть серьезные проблемы. Которые требуют отдельного, обстоятельного разговора. И нам нужен человек, способный такие проблемы решать. Если вы не возражаете, я вам обрисую нашу проблему в двух словах. У нас очки в унитаз уплыли.
— Подождите минуточку, — не моргнув глазом, сказала дама и исчезла за перегородками.
— Смотри-ка, — повернулся я к Зинаиде. — Она даже имя твое помнит.
— А я всегда по имени представляюсь. Не люблю, когда они меня по фамилии зовут. У них некрасиво получается.
— Это как — «Сиськина»?
— Ну, типа того.
Дама вынырнула обратно из-за перегородок и повела нас этажом выше. Судя по всему, делу был дан ход. Табличка на кабинете, куда мы вошли, гласила: «Начальник общего отдела».
— Здравствуйте, — начал я с порога. — Мы из университета. Вот эту женщину зовут Зинаида Шишкина. Она математик. Крупный ученый в своей области, уникальный специалист. Случилось так, что ее очки уплыли, а без них научная работа невозможна. Положение крайне серьезное, и мы хотели бы просить вас о помощи.
Общий начальник сначала в смятении замахал руками, словно бы отгоняя стрекозу, но тут же овладел собой, нахмурил брови и нарисовал на лице озабоченность.
— Да, — произнес он. — Я понимаю, случай чрезвычайный. Не сомневайтесь, будут приложены все силы. Мы горды, что стали университетским городом. Для нас большая честь оказаться полезными столь высокоученым господам. Так что, вы говорите, случилось с вашими очками?
— Видите ли, — сказал я, — по некоторым косвенным признакам они должны сейчас находиться в канализационной сети.
— Так… — Начальник глянул на нас искоса и побарабанил пальцами по столу. — В таком случае обратимся в соответствующий отдел.
Отдел водопровода и канализации располагался на третьем этаже. Видимо, чем ниже в физическом мире находилась епархия того или иного начальника, тем выше ему полагалось заседать. Мы ввалились туда целой делегацией, и я еще раз изложил суть дела. Дальнейшее напоминало военный совет. На столе расстелили подробную карту городских канализаций, и лучшие стратеги отдела принялись вычислять наиболее вероятную траекторию шишкинских очков. Канализационный начальник сидел подбоченясь, как Кутузов в Филях, и следил за полетом мысли своих орлов. Зинаида кусала губы от волнения.
— Вадичек, — шепнула она, — скажи им, что они у меня сложнолинзные.
— Зачем? — удивился я. — Ни к чему это. Неровен час, Накаяма узнает и доложит куда надо. И потом, ты хоть объясни, что это такое.
— Ты разве не знаешь? Это значит бифокальные.
— Позвольте вопрос, — обратился к нам канализационный начальник. — Какого размера были ваши очки?
— Как это какого размера? — не понял я. — Вон, сами поглядите. Какого размера лицо, такого и очки.
— Действительно, — согласился он и что-то черкнул в своей бумажке. — Еще такой вопрос: в каком состоянии они уплыли? Я имею в виду: в сложенном или в развернутом?
— Падали они в развернутом состоянии, — ответила Зинаида, когда я перевел. — Но от удара могли и сложиться. Я точно не помню.
— Если сложились, то плохо, — сказал начальник. — У развернутых очков больше шансов за что нибудь зацепиться. Вот мы тут определили, где их следует искать. Здесь решетка, потом здесь, еще одна
