– Значит, ты думаешь, это машина того, в рыжей куртке?
– Железно!
– Стоп, но ведь ты не видел, как он из нее выходил! – вспомнила Люба. – Ты говорил, что человек в куртке гонялся за тобой по подъезду, но, может, он пешком пришел!
– Ну прямо эта… Алена Дмитриева,[5] детективщица, – с отвращением посмотрел на нее Николаша. – Рассудила логически. Говорю тебе, это его машина!
– Мало ли что ты говоришь. Короче, я пошла. – И Люба шагнула к подъезду.
– Погоди! – Николаша вцепился в ее рукав своей немытой лапой, испуганно отдернул ее под брезгливым взглядом Любы, но тотчас вцепился опять: – Нет, постой. Я докажу тебе, что это его машина. Твой балкон во двор выходит?
– Ну да.
– Где он, покажи.
Люба показала.
– Ага! – обрадовался Николаша. – Значит, чтобы эту машину увидеть, нужно выйти на балкон?
– Ну и что?
– Ничего. Встань вон там – и смотри.
Люба встала в сторонке, под прикрытием детской горки, а Николаша, шумно вздохнув, ринулся вперед, к «Фольксвагену», и с силой дернул его ручку.
Машина возмущенно взвыла и зашлась нервным курлыканьем. Николаша, с невероятной скоростью перебирая ногами, понесся прочь и только успел завернуть за угол дома, как блеснуло солнце в стекле балконной двери, на которую смотрела Люба. Дверь открылась. Какой-то высокий парень высунулся на балкон… Лица его Люба не разглядела из-за того, что промельк солнца ударил ей по глазам, но парень был голый, точно голый, разве что чресла какой-то тряпкой прикрыты. И сразу отпрянул, убедившись, что около машины никого нет и с ней все в порядке. Снова блеснуло солнце в закрывшейся дверце.
– Господи, – сказала Люба, ощутив, как ослабели ноги. – Да что же это такое? И в самом деле…
Она осеклась. Хотела сказать, что в самом деле грабят, но раздетый догола грабитель… это как-то не вязалось со стереотипом.
– Ну что? – раздался за спиной громкий шепот, от которого она так и подскочила. – Убедилась?
– Нет, – качнула головой Люба. – Я его лица не видела.
– Да в рыжей куртке он! – возмутился Николаша. – И волосья в узелке!
– Куртка и волосья – это еще не лицо, – упрямо проговорила Люба. – Мало ли что…
– Не понял я, – сердито буркнул Николаша. – Тебе что, непременно разглядеть его нужно, что ли?
– Да.
– А зачем, зачем?!
Люба промолчала и шагнула к подъезду.
– Куда?! – панически вцепился в ее руку Николаша. – Стой! Не ходи туда, пока он там. Погоди, я его сейчас выманю. Погоди… стой тут.
Он снова ринулся к машине, но на сей раз не дергал за дверцу, а пал наземь и ужом скользнул под днище автомобиля. Скорчился там, подтянул ноги, весь как-то ужался, утрясся, усох… И вдруг «Фольксваген» аж затрясся от припадочного воя!
Снова сверкнула балконная дверца, выскочил парень – на сей раз на нем были джинсы, – выставил руку, Любе с перепугу почудилось, что в ней зажат пистолет, но это оказался пульт, вой захлебнулся было, но возобновился, и парень отпрянул обратно в квартиру. Понятно, что он сейчас появится на крыльце.
– Николаша, беги! – крикнула Люба отчаянным шепотом, но бомж не появился из-под машины, которая продолжала неистово верещать. – Беги же! Он сейчас…
Дверь подъезда распахнулась. Парень в рыжей куртке, с небрежно связанным пучком длинных темных волос выскочил, не глядя приткнул под дверь половинку кирпича, которая лежала на крыльце для экстренных случаев – нарочно, чтобы дверь подпирать, – а потом, шлепая незашнурованными кроссовками, спрыгнул с трех ступенек, кинулся к машине, из-под которой колобком выкатился Николаша и понесся со двора.
Парень – за ним.
Люба выждала, пока он скрылся за углом, и кинулась к двери подъезда. Отшвырнула ногой обломок кирпича, дверь закрылась. Бегом на свой третий этаж, ворвалась в приотворенную дверь. Так и знала, что оставят незапертой!
Замерла в прихожей, пытаясь отдышаться.
– Дениска, это ты? – донесся из спальни голос Эльки.
Люба осторожно встала на пороге. Да… живописная картина!
– Нет, Денис занят с машиной, – сказала она будничным голосом, холодно глядя на голую Эльку, уютно свернувшуюся в центре кровати.
– И вот здесь срежьте, – сказала бабуля, брезгливо поджимая и без того тонкие губы, – что это за пленки такие неопрятные? И почему они как-то так отслаиваются? А это что за короста такая?
– Это не просто пленки, а фасции, и ничего они не отслаиваются, они сами по себе такие… слоистые, – зачем-то пояснила Люба, осторожно проводя ножом под фасцией. – А это не короста, это просто кровь запеклась, ну знаете, как на ранке запекается…
– Нет уж, срежьте!
Люба уже наловчилась обрезать мясо тонко, бережно, однако что-то рука дрогнула, и вместе с пленкой обрезался порядочный кус плоти. Вот так и рождаются обрезки, которые она потом отсыплет Николаше… стоп, не думать о Николаше, во-первых, ему путь в рынок закрыт, во-вторых, мысли о нем тянут за собой целый клубок других мыслей, опасных и совершенно ненужных мыслей о…
– А еще вот это мяско мне покажите, – тычет пальцем бабуля, и Люба покорно показывает, не обращая внимания на Валино возмущенное фырканье. Конечно, Вале с ее наметанным глазом понятно, что бабка помотает нервы, рассмотрит все мясо, которое на прилавке выложено в строгом порядке (прилавок должен быть так оформлен, чтобы самому купить захотелось, – первое правило торговли!), а потом отвалит, ничего не купив. Или наберет тех же самых обрезков за бросовую цену. Хоть и любит говорить досужий народ, будто в рынке цену ломят, а между тем именно туда идет самый социально незащищенный покупатель. В магазине-то не поторгуешься. Или берешь, или нет. В магазине-то не существует такого разброса цен. В магазине не продадут задешево чуточку подпахшее мясо, которое, ей-же-ей, понимающая и бережливая хозяйка вполне может привести в порядок, промыв в уксусе и подольше поварив. Конечно, это не «парная» телятина или свинина, но все же мясо по карману.
А бабулька продолжает изощряться. Выбрала кусок печенки и требует вырезать из него «все», все пленки снять и переборки удалить.
– Да я же его изувечу… – устало говорит Люба.
– Тогда я вон тот возьму.
– Пожалуйста, но тот подороже.
– Тогда обрежьте этот.
Да, Валя бы уже приструнила бы бабку, а Люба чувствует себя совершенно безвольной. Безвольной жертвой. И бессильной что-либо изменить. Это как началось вчера, когда уходили Элька и Денис, так и продолжается до сих пор. Она даже спросить у них ничего не смогла, только Николаша, вошедший вслед за ней в квартиру (мигом почуял, что Денис на него даже замахнуться не посмеет, вообще слова не скажет, а тот и впрямь делал вид, будто и не гонялся никогда за этим грязным бомжом то по подъезду, то по двору), все суетился и выкрикивал, что надо милицию вызвать, что это воры…
– Не воры они, – нашла наконец в себе силы ответить Люба. – Это мои… знакомые. Ее вон Элькой зовут, а это ее брат.
Тут Денис дернулся и хрипло выговорил:
– Никакой я ей не брат.
– Да, Люб, – посмотрел на нее, как на дуру, Николаша. – С сестрами небось не …бутся, а они тут …блись почем зря, сразу видно.
Люба с трудом перевела дыхание, а Денис схватил Элькину сумку и выбежал вон. Люба вышла на
