Придя в контору Икса, женщина хотела было подняться на девятый этаж лифтом, но осторожный Джокко, потянув за руку, увел ее на лестницу. Им не нужны были свидетели их визита, верно?

Это был поздний час нынешней цивилизации. Как любил повторять Джокко: «Когда есть виноватые, нельзя просто ждать кары Божией».

Когда женщина и Джокко дошли до девятого этажа, она запыхалась, тяжело дышала, а в ее венах начали играть искры возбуждения. В ее сумочке лежал широкий разделочный нож. Рядом с ней, проворно преодолевая ступени на своих крепких коротких ножках, шел Джокко, плод ее чрева. Ей казалось уместным и справедливым, что они оба пришли к нему теперь, ведь Икс так редко допускал ее в свою контору, а Джокко вообще ни разу здесь не был. И нет пути назад.

Он приходил не в ее дом, а к ней. Он ел ее угощения, которые она любовно для него готовила. Как все остальные мужчины. Как все другие. Он говорил ей о любви, услаждал ее напряженное нетерпеливое тело поцелуями. Под его руководством она стала прекрасной, не так ли?

Она открыла ему свою женскую душу, не задумываясь о том, что, когда его страсть пройдет, эта самая душа будет возвращена ей истерзанная и оскверненная. Говоря словами Джокко: «Как гигиеническая салфетка, в которую высморкался этот ублюдок».

На этаже Джокко слегка приоткрыл дверь, осторожно выглянул в коридор и подал ей знак выходить. Она заметила, что там было пусто.

— Мамуля, пошевеливайся. Вперед.

Женщина замешкалась со своей сумкой. Выпив накануне несколько стаканов вина и большую белую таблетку успокоительного, она, кажется, окосела.

Она присела, чтобы шепнуть Джокко:

— Только не оставляй меня, дорогой… обещай, что будешь держать дверь открытой.

Джокко, толкнув ее ногу, нетерпеливо сказал:

— Господи, мамуля! Ну конечно!

Потом она, покачиваясь, пошла в своих дорогих змеиных туфлях сквозь зловещий туман туда, где находился кабинет Икса, считая двери, высматривая 9-Г, вытирая постоянно льющиеся слезы. Изо всех сил глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она до конца утопила кнопку звонка и долго не отнимала палец, боясь передумать.

Она вспомнила, как давным-давно, беременная, больная и испуганная, она позвонила Иксу — она была уверена, что отцом был Икс, чтобы он ни заявлял потом, — и слушала бесконечный треск его телефона, словно ее кровь безжалостно покидала ее. Тут впервые у нее в утробе ясно, утешительно и изумительно раздался голос, словно Бог во гневе своем: «Терпение, и воздастся виновным по заслугам». И, черт побери, она была терпеливой, звоня в дверь во второй раз, слушая приближающиеся шаги. Отступать было некуда!

В дальнем конце пустого освещенного коридора ее ждал Джокко, на площадке пожарной лестницы, но когда она скосила глаза в ту сторону, то увидела лишь безликую, плотно закрытую дверь. Ее подхватило мерцающее колыхающееся облако в коридоре, словно все здание, а может, даже земля под ним, вдруг задрожали, чего, по мнению женщины, а она была человеком здравомыслящим, быть не могло. И уж, конечно, это было связано не с ней.

Тем не менее, она здесь, а на пороге открытой двери стоял Икс.

Предчувствие

Рождество в этом году выпало на среду. В предшествующий вторник, в сумерках направляясь в машине через весь город к дому своего брата Квина, Витни не мог отделаться от неясного предчувствия.

Нельзя сказать, что Витни был суеверен. Вовсе нет. И он не был из тех, кто вмешивается в домашние дела других, особенно своего старшего брата. Рискованно было давать Квину непродуманные советы.

Но Витни позвонила их младшая сестра, а ей звонила тетя, которая навещала их маму, — Квин снова запил, угрожал жене Элен и, возможно, дочерям тоже. История была известная и неприятная. Последние одиннадцать месяцев Квин посещал собрания анонимных алкоголиков. Правда, делал он это нерегулярно и с видом смущенного отвращения, но все же, посещая их, бросил пить или, по крайней мере, — здесь мнения разделялись в зависимости от того, с кем из членов семьи вы разговаривали, — существенно сократил потребление алкоголя. Все признавали, что для человека состоятельного и имеющего вес в обществе, как Квин — старший из сыновей Пакстона — было несравнимо труднее, чем для обычного гражданина, присутствовать на собраниях анонимных алкоголиков, считать себя алкоголиком и отчитываться за необузданность своего темперамента.

Накануне вечером у Витни было смутное предчувствие беды и ощущение тревоги. Квин мог потерять контроль над собой, мог на этот раз сильно ранить Элен или даже своих дочерей. Квин был крупный мужчина сорока лет, обученный в школе Вартона, со связями, доброжелательный, имел неплохие знания в области корпоративного закона, и все же — Витни наблюдал это с детских лет — он был во многом человеком действия: для самовыражения использовал руки, и часто эти руки делали больно.

В тот день Витни несколько раз звонил в дом брата, но никто не отвечал. Щелчок и знакомый хриплый голос автоответчика: «Здравствуйте! Это дом Пакстонов! Сожалеем, что не можем ответить на ваш звонок, но…» Голос, с оттенком угрозы, но сердечный и сочный, принадлежал Квину.

Когда Витни позвонил в контору Квина, его секретарша сказала коротко, что его не было. Хотя Витни всякий раз представлялся как брат Квина и секретарша точно знала, кто он такой, она никогда не сообщала ему никакой дополнительной информации.

— Квин дома? Его нет в городе? Где он? — спрашивал Витни, стараясь говорить спокойно.

Но секретарша Квина, одна из его сторонниц, только тихо отвечала:

— Уверена, что господин Пакстон свяжется с вами после праздников.

Рождественский вечер в огромном доме старшего Пакстона на Грандвью Авеню вместе со всей родней! В такой умопомрачительной атмосфере, как мог Витни уединиться с Квином и поговорить? Хотя его ни на секунду не покидала тревога за брата.

Поэтому, хотя он и не был из тех, кто суется в дела чужих семей, особенно своего брата, Витни на машине через весь город из скромнозажиточного района кондоминимумов и частных домиков на одну семью, где он долгие годы вел незатейливую жизнь холостяка, отправился в полузагородный район миллионнодолларовых особняков, куда Квин перевез свою семью несколько лет тому назад. Место было известное, Уайтвотер Хайтс, все дома большие, роскошные и отгороженные от дороги деревьями или живыми изгородями. Не было ни одного участка меньше трех акров. Дом Квина был выстроен по его собственному проекту: эклектическая[7] смесь неогеоргианского и современного стилей, с крытым бассейном, сауной, огромной верандой из калифорнийской секвойи позади дома. Витни, который никогда раньше не подъезжал к дому на своем «вольво» по извилистой, усыпанной гравием дороге, припарковался возле трехместного гаража и позвонил в дверь со странным чувством, что вторгся в частные владения и будет оштрафован, даже если его пригласили.

Поэтому теперь он ощущал явное беспокойство. Он звонил в дверь, он ждал. В прихожей было темно, в гостиной тоже. Он увидел, что дверь гаража закрыта, а на подъездной дорожке нет машин Квина и Элен. Может, дома никого не было? Но разве он не слышал музыку? Радио? Он полагал, что девочки должны быть в школе. Каникулы начинаются с понедельника. Значит, день был школьный. Почему они дома? И Элен тоже?

В ожидании он глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. Уже настали морозы, но снег еще не выпал. Кроме рождественских огней в нескольких домах, что он миновал при въезде на Уайтвотер Хайте, он не заметил атмосферы близкого праздника. Внутри дома Квина и Элен не было новогодних украшений, на двери не повесили даже декоративного веночка из вечнозеленых веточек… Никакой елки? В фойе дома старого Пакстона на Грандвью Авеню будет установлена огромная ель. Наряжать ее было настоящей церемонией. Ежегодный ритуал все еще соблюдался, хотя Витни уже не присутствовал на нем. Одной из привилегий взрослых, думал он, было держаться на расстоянии от источников неудобств и боли. Ему же

Вы читаете Одержимые
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату