полукруг далеко на западе. Так быстро надвигающаяся ночь заставила меня дрожать еще больше. Наконец-то супермаркет «А и П», но… что случилось? Здесь запах дыма и гари был сильнее. Фасад магазина закопчен, а витрины вдоль него кое-где заколочены фанерой, наклейки с рекламой особых покупок — ветчина, бананы, индейка, клюквенная смесь, яйца, бифштекс «Портхауз» — кое-где отклеились от стекла. Весь дом казался маленьким и не очень высоким, словно крыша провалилась. Но внутри виделось движение, свет, мерцающий и не очень яркий, там были и люди, покупатели.
Папа свистнул сквозь зубы:
— Ни черта себе! — но въехал на стоянку. — А мы возьмем да сделаем это.
На стоянке было всего пять или шесть машин, они странно отличались от всего того, что я видела и знала раньше. Было похоже, что они сделаны из сырой земли, у некоторых из щелей росла трава — высокий чертополох. За стоянкой ничего знакомого, никаких других домов или строений, только темнота.
Я прошептала:
— Не хочу туда входить, я боюсь.
Но отец уже открыл дверь, а я открыла свою и спрыгнула. Запах дыма и гари стал такой сильный, что защипало в носу и потекли слезы. Снизу шел другой запах — сырой земли, гнили и мусора.
Мрачно усмехнувшись, отец сказал:
— У нас будет обычная покупка ко Дню благодарения. Ничто нам не помешает.
Автоматические двери не работали, поэтому входную дверь нам пришлось открыть самим, что оказалось нелегко. Внутри нас обдало холодным сырым воздухом — пахло как из давно немытого холодильника. Я сделала попытку зажать рукой рот.
Отец осторожно принюхался.
— Ни черта себе! — шепнул он снова, словно это была шутка.
В магазине было темно, но в некоторых местах имелось освещение, где несколько покупателей, в основном женщины, катили перед собой тележки. Из восьми касс работали только две. Кассирши казались знакомыми, но выглядели старше — бледные губы, хмурые лица.
— Приступаем! — скомандовал отец, широко и принужденно улыбаясь, вытаскивая тележку. — Мы управимся в рекордное время.
Одно колесико тележки заедало через каждые несколько оборотов, но отец сильно и нетерпеливо толкал ее в направлении самой освещенной части магазина, где находился, как оказалось, отдел свежих продуктов. Мама всегда начинала отсюда. Как тут все изменилось, однако! Многие прилавки были пусты, а некоторые даже сломаны. Проходы частично были завалены гниющими кучами и фанерными ящиками. На полу лужи. Сыто гудели мухи. Мужчина с пухлым лицом, в грязной белой униформе, в мягкой, полями кверху, шляпе с надписью красными буквами «Выгодные праздничные покупки!» хватал из ящика кочаны салата и швырял в корзину так небрежно, что некоторые кочаны падали на грязный пол к его ногам.
Отец толкнул нашу хромую тележку к этому человеку и спросил, что, на самом деле, у них случилось, пожар? Но мужчина, не глядя на него, просто улыбнулся быстрой злой улыбкой.
— Нет, сэр! — ответил он, покачав головой. — Работаем как обычно!
Получив отпор, отец покатил тележку дальше. Я видела, как у него покраснело лицо.
Больше всего взрослый опасается быть оскорбленным другим человеком в присутствии своих детей.
Отец спросил меня, на сколько гостей собирается готовить мама в День благодарения, и мы попытались подсчитать сами. На восемь? Одиннадцать? Пятнадцать? Я вспомнила, или мне казалось, что вспомнила, будто в этом году приезжает мамина старшая сестра с семьей (муж, пятеро детей), но отец сказал, что нет, их не приглашали. Он сказал, что наверняка явится дядя Риан, как всегда, каждый год, но я сказала, что нет, разве он забыл, что дядя Риан умер.
Папа заморгал, потер рукой свой колючий подбородок и засмеялся, покраснев еще сильнее.
— Господи. Думаю, так и есть.
Мы считали, используя все наши пальцы, но так и не смогли подвести итог. Папа сказал, что нам следует купить продуктов на самое большое число гостей, на случай, если вдруг заявятся все. Мама очень расстроится, если что-то будет не так.
Мама всегда делала покупки по листку, аккуратно исписанному карандашом: она обычно держала его в руке, посылая меня по всему магазину за покупками вдоль проходов, а сама медленно следовала за мною, собирая их в тележку и изучая цены. Знать цены было очень важно, говорила она, потому что они менялись каждую неделю. Некоторые товары были особые и по более низкой цене, другие по более высокой. Но товар не был товаром, если он испорчен, или гнилой, или только готов подпортиться.
Вдруг без предупреждения отец схватил меня за руку.
— Ты взяла список? — спросил он. Я сказала: «Нет», — а он толкнул меня, как ребенок. — Почему не взяла? — рассердился он.
Лицо отца в мигающем свете было жирное, в пятнах. Словно, несмотря на холод, он потел под одеждой.
— Не видела никакого списка, — сказала я обиженно. — Ничего не знаю ни о каком проклятом списке.
Если мама собиралась приготовить зеленый салат, то надо купить салат. Для пюре нужно картошки, и мясо, чтобы пожарить, и клюква для соуса, и тыква для пирога, и яблоки для яблочного соуса. Нам нужна еще морковь, бобы, сельдерей… Но самый лучший салат, который мне удалось найти, был вялый, бурый и выглядел так, будто был изъеден насекомыми.
— Положи его в тележку и пошли дальше, — буркнул отец, вытирая рот рукавом. — Скажу ей, что выбрали самый лучший.
Потом он гонял меня по магазину, а я шлепала по мокрому полу, пытаясь найти в корзине почерневших картошек хотя бы дюжину приличных, и тыкву, которая бы не была мягкой и вонючей и несморщенные и нечервивые яблоки.
Толстомордая женщина с яркими оранжевыми губами и трясущимися руками тянулась к последней хорошей тыкве, но я выхватила ее прямо у нее из-под носа. Разинув рот, женщина повернулась посмотреть на меня. Она меня знала? Знакома ли она с мамой? Я сделала вид, что ничего не заметила, и потащила тыкву к нашей тележке.
Остальная часть отдела свежих продуктов была недоступна из-за провалившегося пола, и нам пришлось изменить свой маршрут. Отец обругал тележку, потому что она застревала все чаще. Что еще понадобится маме? Уксус, мука, постное масло, сахар, соль? Хлеб для фаршировки индейки? Я закрыла глаза, пытаясь представить нашу кухню, внутренность холодильника, нуждавшегося в чистке, полки буфета, где во мраке бродили муравьи. Там было пусто, не так ли, или почти пусто… Мама не ходила в магазин уже много дней. Но мигающие лампочки «А и П» мешали сосредоточиться. Совсем рядом что-то капало. Отец громко разговаривал со мною, дыша паром, коротко и тяжело.
— …В этом ряду? Что-нибудь? Нам нужно…
Он нырнул в полумрак прохода, наполовину заваленного кипами коробок, протекшими банками и пакетами.
Я сказала отцу:
— Не хочу.
А он заявил мне:
— Мама на тебя рассчитывает.
Он толкнул меня локтем, и я помчалась по скользкому полу через лужи чуть не по щиколотку глубиной. Изо рта у меня тоже шел пар. Я быстро остановилась у полок, чтобы набрать всего, что еще могло понадобиться. Маме хотелось бы яблочного соуса в банках, поскольку свежих яблок нам не достать, да и, может быть, кукурузу в сметане тоже, а еще консервированный шпинат? Бобы? Ананас? Зеленый горошек? А вот, на почти пустой полке, банки с палтусом, закопченные и протекшие, издающие сильный несвежий запах — может, взять несколько, на следующую неделю? И большую банку свинины с зеленым горошком, папа ее очень любит.
