ведет нас Бог по дороге судьбы к счастью», – не раз говорила тетушка, и Анюта верила ей – поверила и теперь. И заставила себя держаться спокойнее, смотреть на дорогу и с достоинством ожидать свершения своей судьбы.
Показались окрестности нового села. Возница уверенно свернул с дороги мимо церкви на площади и двинулся в объезд. Тряслись по кочкам и колдобинам еще с полверсты, и вдруг Анюта увидела часовенку- теремок над узкой речкою. Вдали, за речкою, виднелся красивый барский дом с террасою и колоннами. Вокруг лежал старый сад. Мирная, прекрасная картина вселяла покой и доверие, и Анюта вдруг всем сердцем ощутила, что здесь, в святом приюте, ничего дурного с ней не может случиться.
Коляска остановилась, Савка выскочил и довольно грубо выволок Анюту.
– Пошли со мной, – приказал без всякого почтения. – Но гляди, шелохнешься – и...
Он угрожающе взмахнул пистолетом. Мало того: возница тоже вытащил из-под своего сиденья такой же пистолет. Итак, теперь двое вооруженных людей конвоировали Анюту. А бедный Блофрант был уверен, что ее везут к счастью!
Они сделали несколько шагов, и Савка особенным образом свистнул. Еще двое людей столь же звероватого, угрюмого облика явились откуда ни возьмись и уставились на Анюту с выражением самым неприветливым.
– Ну что? – спросил Савка. – Жених приехал?
– Приехал, – ухмыльнулся один из незнакомцев, чернобородый.
Второй, рыжий, подумал и тоже ощерился в ухмылке.
– А поп ждет ли?
– Ждет, куда ему деваться! – кивнул чернобородый.
Рыжий подумал и тоже кивнул.
– Да как же вы их без пригляда бросили?! – перепугался Савка, со всех ног устремляясь к часовенке и волоча за собой Анюту. – Убегут ведь!
– Ништо! – хмыкнул чернобородый.
Рыжий подумал и хмыкнул тоже.
Они вбежали в тесную каморку, кое-как освещенную яркими солнечными лучами, проникавшими сквозь два узких оконца и дверь, и Анюта поняла, почему те, о ком идет речь, не могут убежать: они сидели в углу связанные, причем рты у них тоже были завязаны.
– Лихо вы с ними! – восхитился Савка. – Однако придется развязать. Попу кадилом махать, то да се. Опять же – слова говорить надобно.
И он сам развязал рот и руки маленькому худенькому человеку в рясе.
– Убогие! – простонал тот, пытаясь подняться. – Греха не боитесь!
– Ладно тебе, святой отче... как тебя? – спросил Савка.
– Иеремей... – нетвердым голосом проговорил тот.
– Еремей, Ерема, значит! – сделал вывод Савка. – Что ж ты, отче Ерема, злобствуешь? Тебе по чину положено обряд венчальный вершить, ну так и верши!
– Тайно... – возмутился священник. – Как сие можно?!
– Да очень даже запросто, – успокоил Савка. – Не то... не то запрем вас всех троих здесь, двери заложим да и подпалим часовенку. Ты, может, и готов смерть страшную, мучительную принять, а вот молодые – навряд ли! Так что справляй свое дело – и весь тебе сказ, понял?
– Господи, ты все видишь... – простонал отец Еремей, но более перечить не стал, развязал себе ноги и, с трудом передвигая их: ноги затекли, – побрел к аналою.
Этот разговор Анюта слушала вполуха, потому что все ее внимание было приковано к другому человеку – ее жениху. Он сидел, закинув голову, и темная струйка сбегала из-под взлохмаченных светлых волос на лоб. Наверное, он сопротивлялся, он не хотел никакого венчания, и Анюта прижала руки к сердцу. Что-то неладное творилось здесь! Если тот, кого называют ее женихом, против венчания, значит, не он писал ей письма? Тогда кто, кто все это подстроил?!
Конечно, страх и недоумение владели всем ее существом, однако же по краешку души прошло мимолетное сожаление, что это не он... Этот человек ей понравился. Он был хорош собой и, наверное, добр. Какая-то мягкость, нежность присутствовали во всех чертах его. Но лицо его показалось чем-то знакомо Анюте. Может быть, она видела его в театре? Хотя со сцены зрителей не разглядишь – и времени нет, и огни рампы глаза слепят.
– Ну-ну, – сказал между тем Савка и бесцеремонно потряс за плечо молодого человека. – Просыпайтесь, Петр Васильич! Самое время судьбу свою решить!
«Какое красивое имя», – подумала Анюта, и ей стало невыносимо грустно, что этому красивому человеку с красивым именем она до такой степени не по нраву, что его даже связать пришлось и по голове ударить, только бы он не рвался сбежать от нее.
Молодой человек открыл глаза. Взгляд его был смутен, страдание исказило лицо.
– Где я? – прошептал слабо, обводя глазами разбойничьи рожи. Сморщился с отвращением... Посмотрел удивленно на священника, окинул взором стены часовенки – и наконец увидел Анюту.
Растерянно моргнул.
– Если я сплю, – пробормотал он чуть слышно, – лучше меня не будите. Это самый лучший сон, который видел я во всей своей жизни. Мечта моя ко мне явилась... Не исчезай, будь со мной всегда!
Анюту дрожь пробрала от звука его голоса. Все бы на свете отдала, чтобы отереть кровь с его лба, развязать его путы, помочь встать... да просто прикоснуться к нему!
– Эх! – всхлипнул вдруг растроганно чернобородый.
Рыжий подумал – и тоже всхлипнул.
– Эх, – сказал и Савка прочувствованно. – До чего ж господа умеют красиво говорить! Ну чисто песни поет! Не бойсь, батюшка Петр Васильич, сон твой никуда не денется, потому что с этой лапушкой тебя сейчас венчать будут.
– Варенька... – пробормотал Петр, который явно не слышал ни звука, настолько был поглощен разглядыванием Анюты. – Варенька, я люблю вас! С той самой минуты люблю, когда Помпилией вас увидел, поражен был вашим талантом. Потом на все спектакли, где вы играли, ходил, около театрального подъезда поджидал, чтобы вы вышли... Когда к господину Липскому платья примерять бегали, я обычно за вами шел. Ох, как я мечтал сказать вам о своей любви, хотя бы написать о ней! Даже бумагу особую для этого заказал со своими инициалами.
– Вы писали, – пробормотала Анюта, чувствуя себя донельзя смущенной, испуганной – и счастливой.
– Только раз! – воскликнул Петр. – И то с Липского взял слово, что он вам письма моего не покажет ни за что!
– Так это вы... – Анюта осеклась.
Значит, это он оплатил наряды для премьеры. Но не он писал те, другие письма!
– Как ваша фамилия? – спросила быстро.
– Свейский. Петр Свейский.
Ну все правильно. Буквы P и S. Но как быть с другими письмами?! Кто писал их на его бумаге?
– Ладно болтать вам, – нетерпеливо сказал Савка. – Потом разберетесь, по-семейному. Венчай, отче. А вы, голуби, помните, что, коли станете артачиться, все погибнете лютой и мучительной смертью.
– Жениха-то развяжите хоть, – сказал священник, уже, видимо, покорившийся судьбе.
На аналое перед ним уже стояли венцы и лежали на тарелочке два кольца – золотое для жениха и серебряное для невесты.
– Варенька, – сказал Свейский, разминая запястья, натертые грубой веревкой до крови, – я уже сказал, что люблю вас. Я не знаю, кто и зачем привез вас сюда, не понимаю, как меня притащили... напали сзади, ударили по голове... но знайте, что им, этим неведомым людям, я благодарен, хотя они вряд ли желали сделаться моими благодетелями. Но я слышал такие слова: «Непрямыми путями ведет нас Бог к счастью!»
– Так часто говорила моя тетушка, – прошептала Анюта, едва сдерживая слезы.
– И мой дядюшка. Он был большой оригинал... – усмехнулся Свейский. – Ну да вечная ему память. Так я о чем? О любви моей к вам. Я буду счастлив назвать вас своей женой, но вы... вы должны знать, что я вас
