– Да что вы мне грозите, барин?! – рассердился Савка. – Что я, семи пядей во лбу, разом все для вас устраивать?! Сами покрутились бы меж двумя господами, которые хотят друг дружку со свету сжить, как вы да барин Сергей Николаевич! Похлеще, чем между двух огней!
– Перестаньте орать на Савку, – угрюмо проговорил Проказов. – Он устроил все это по моему приказу.
– Как по вашему? – растерялся Хвощинский.
– Да так. Он мой крепостной человек, и когда я поймал его за кражей писчей бумаги – к слову сказать, бумага эта не моя, а вон его, Петькина, она мне очень понравилась, ну, я и стащил маленько, – и крепко взял за хрип, тогда он выложил мне ваши планы устроить обманом мне венчание с Наденькой Самсоновой. Она вам изменяла со мной, и вы решили наказать нас обоих? Да уж, это была бы истинная кара для меня, ну просто сущая смертушка! – простонал Проказов. – Но, как видите, не стоит рыть яму ближнему своему. Это может обернуться против вас же самих. Вы замысливали подлость против меня, а я, воспользовавшись вашими планами, подстроил пакость своему двоюродному брату. И чем все это кончилось?! Он обвенчался с обворожительной девушкой, которая уверяет, будто она – Анна Осмоловская! И, согласно условию завещания господина Синицына, благодаря этому браку все наследство отойдет Петьке!
Голос Проказова сорвался на крик, и он даже за руку себя укусил, пытаясь сдержать злые рыдания.
– Успокойтесь, – снисходительно сказал Хвощинский. – Наследство будет вашим. Потому что я же сказал: эта особа – никакая не Анна Осмоловская. Это незаконнорожденная бедная родственница, вернее, воспитанница Осмоловских, которые считали ее своей дочерью. Она выращена после их смерти их дальней...
– Вспомнил! – вдруг вскричал Свейский, стискивая руку Анюты так, что она чуть не вскрикнула от боли. – Я вспомнил, где прежде видел вас, господин Хвощинский! Вы сейчас сказали – «бедная родственница», и у меня точно глаза открылись. Бедная родственница! Ну конечно!
– Что вы такое несете? – холодно вопросил Хвощинский, однако Анюта заметила, что он насторожился, да и глаза забегали...
– Это было месяца два назад, – проговорил Свейский, глядя на Анюту. – Мы как раз возвращались со спектакля – с премьеры спектакля «Бедная родственница». Наденька Самсонова там очень недурно играла. Группа завзятых театралов остановилась под фонарем... Судачили, болтали. Я и говорю, до чего же, мол, сюжет банальный! Бедная воспитанница оказывается побочной дочерью богатого человека, в доме которого жила на положении дальней родственницы, и получает весь его капитал. Вот, говорю, кабы такой сюжет придумать: богатая невеста вдруг узнает, что она – незаконнорожденная, ни на что права не имеет. И как она живет дальше?! Вот тут и психология, и страсти, и все, что угодно! А господин Хвощинский меня и спрашивает: как, мол, выяснилось, что она незаконнорожденная? Я тут же придумал, что нашлась повитуха, которая подменила ребенка при рождении... ну, мол, настоящий ребенок умер, а на его место подсунули подменыша, эту самую героиню пьесы... Так вы что же, этот сюжет в жизнь решили воплотить, да, господин Хвощинский? А почему, позвольте спросить?!
– Как вы смеете?! – вскричал Хвощинский. – Это бредни какие-то! Я и слыхом не слыхал, и знать не знаю ни про какие ваши сюжеты.
– Но ведь мне вы рассказали именно эту историю! – воскликнула Анюта. – И в свидетели привели именно повитуху, которая якобы положила меня на место умершего ребенка Осмоловских. Но ведь Каролина никогда не была повитухой! Она бывшая актриса из N-ского театра! Я ее видела нынче, она как раз в театр спешила. А Блофрант, то есть господин Аксюткин, сказал мне, что отродясь Каролина не была повитухою, она всегда на театре играла, пока не спилась пять лет назад!
– Спилась и пошла в повитухи! – с отчаянной надеждой в голосе вскрикнул Проказов. – И тогда...
Свейский расхохотался. Анюта тоже не могла удержаться от смеха.
– Да мне восемнадцать лет! – еле смогла выговорить она. – Восемнадцать, а не пять!
– Черт... – проскрежетал зубами Проказов. – Жаль, что эта повитуха только подменила ребенка, не придушила вас при рождении!
– Да ты что? – со снисходительной насмешкой посмотрел на него Свейский. – Анюта же сказала, что ей восемнадцать! Значит, ее принимала на свет совершенно другая повитуха!
– Черт! – снова лязгнул зубами Проказов.
– Погодите... – растерянно проговорила Анюта. – Это что же значит? Значит, меня никто не подменял при рождении? Значит, я дочь своих родителей?! Значит, вы мне все... налгали все?! – Она задохнулась от негодования, глядя на Хвощинского.
– Боже ты мой, – пробормотал Свейский, – стоит только представить, что я с этой случайной выдумкой стал невольной причиною несчастья моей любимой! Как причудливо шутит жизнь! А вы, Хвощинский, редкостный негодяй. Интересно бы знать, ради чего это было затеяно? Неужто тоже только из-за денег?! Какое счастье, что он не убил тебя, моя радость! – повернулся он к Анюте.
– Он меня не убил. Он меня увез... он увез меня в веселый дом! – И слезы так и хлынули из глаз Анюты.
Мгновение в часовне царило молчание, а потом Проказов так и закатился хохотом.
– Ну, Петенька, я тебя от всей души поздравляю! – вскричал он, задыхаясь от смеха. – Ты отыскал себе великолепную, добродетельную супругу! Теперь я вспомнил, отчего мне казалась знакомой эта хорошенькая мордашка. Да ведь я видел ее у мадам Жужу! Да еще небось имел счастье зреть дезабилье! Как вас там звали, милашка? Аннетою небось! Ну и судьба! Ты, как черт от ладана, шарахался от девочек мадам Жужу, а теперь женился на шлю...
Проказов не договорил: Свейский заткнул ему рот кулаком. От удара Проказов отлетел в угол, из которого чудом успел выскочить отец Еремей. Иконы на стенке укоризненно закачались, когда Проказов врезался в стену.
– Мерзавец, – тихо сказал Свейский. – Я всегда знал, что ты мерзавец, подлец, грязная тварь. Если хочешь жить, заткни свой поганый рот! Ты клевещешь на невинное создание. Я напомню тебе, где ты мог видеть мою жену. Отнюдь не в веселом доме! Мы все гнались за ней, когда она бежала оттуда... Ты и твои друзья, не имеющие за душой ничего святого, я, опоенный тобой, почти лишившийся разума твоими стараниями... А она спасалась от нас! Как ни был я пьян, я все же запомнил это лицо, которое иногда обращалось к нам с таким ужасом! Анюта, простите меня, я был среди ваших гонителей, но теперь я стану вашим защитником.
– Ничего у тебя не выйдет! – прошипел Проказов, выхватывая из-под борта сюртука маленький, кургузый, неуклюжий пистолет. У него был не один ствол, а несколько, словно у многоглазого чудища. И каждый глаз был глазом смерти!
Проказов направил пистолет на Свейского, но Анюта с визгом бросилась вперед и обняла его, припала, загораживая собой.
Она думала, сейчас грянет выстрел, но его не было. Свейский пытался высвободиться, повернуться, загородить Анюту, но она цеплялась обеими руками и не отпускала его. Откуда-то взялась такая сила, что Свейский никак не мог с ней справиться.
– Отпусти, Анюта! – закричал он. – Отпусти, уйди, он убьет тебя!
– Ну! – истерически заорал Хвощинский. – Стреляйте же в нее!
– Я не могу стрелять в женщину, – сказал Проказов, неловко выбираясь из-за угла. – К тому же я вполне могу жениться на вдове моего кузена...
– Стреляйте! – кричал Хвощинский. – Вы убьете ее, потом Свейского и получите наследство. Зачем вам она?!
– Если это и в самом деле Анна Осмоловская, ее жизнь дорого стоит, – с циничной ухмылкой проговорил Проказов. – А ведь вы, сдается мне, хотели сжульничать с наследством Осмоловских? Ну, это меня ничуть не удивляет. Кстати, кто из поверенных вел их дела? Не подскажете ли, господин Качалов?
– Да я и вел, – скромно признался стряпчий, который наблюдал за развитием событий с любопытством бумажной крысы, ставшей случайной свидетельницей живых человеческих страстей.
– Ну? И каковы условия того завещания?
– В случае смерти Анны Осмоловской все состояние переходит троюродному брату Виктора Львовича, господину Хвощинскому Константину Константиновичу, назначенному по основному завещанию опекуном Анны Викторовны.
