всего на свете хотелось переодеться во все сухое и чистое, укутаться одеялом и как следует отдохнуть, но пока его ждали другие дела и отвлекаться на мысли о приятном не следовало. Он подошел к койке Хансена, сел рядом с ним и положил аптечку на ее край. Хельмер скосил на нее глаза, чуть заметно скривился, а потом отвернулся и стал демонстративно смотреть в другую сторону.
Обмороженные места на его ногах выглядели не самым лучшим образом — за сутки, проведенные в пути, на них выросли большие синевато-лиловые пузыри, и далекому от медицины человеку наверняка показалось бы, что дела Хансена совсем плохи. Амундсен же, наоборот, вздохнул с облегчением, достал из аптечки тонкий стальной скальпель и принялся спокойно протирать его спиртом.
— Будет немного больно, — предупредил он Хельмера, и тот постарался в ответ как можно небрежнее пожать плечами. Руал осторожно провел острием скальпеля по первому пузырю, выпуская из него на подстеленный бинт мутную жидкость. Хансен скрипнул зубами, а дожидавшийся своей очереди Стубберуд нервно заерзал на своей койке.
Однако вскоре стало ясно, что волновались пациенты Руала зря. Вся 'операция' заняла всего несколько минут и оказалась не особо болезненной — лишь один раз, когда Амундсен сделал какое-то неловкое движение, Хельмер недовольно крякнул и ругнулся.
— Тихо, уже все! — поспешил заверить его Руал. — Уж извини, я в медицинском всего два года проучился — режу, как могу!
Он зубами вытащил пробку из склянки с борной кислотой и ловко соорудил Хансену компрессы, после чего так же проворно обмотал его ноги бинтами и укутал их шерстяной одеждой.
— Повезло нам, что ты хотя бы два года в университете отсидел, — усмехнулся повеселевший Хельмер, натягивая на себя одеяло.
— Кто-нибудь, налейте нам всем по стакану виски! — попросил Руал отсевших от Хансена, чтобы не мешать 'операции', товарищей, и перебрался на койку Йоргена. С ним все прошло еще быстрее и спокойнее — то ли 'врач' наловчился аккуратно вскрывать пузыри, то ли больной оказался более толстокожим.
— Нам еще повезло, что он с Фредом Куком вместе плавал! — сказал Стубберуд своему товарищу по несчастью. — Наверняка это он Руала всему научил, а не буквоеды университетские.
— Вам тут всем повезло, что мать меня в свое время в этот университет учиться загнала! — в своей обычной грубоватой манере усмехнулся Амундсен и потянулся к поставленному возле него на стул стакану. — Если бы она не настояла на своем, вряд ли я вообще смог бы сейчас хоть что-то сделать, — неожиданно его голос потеплел, и в нем послышалась едва заметная и совершенно удивительная для этого человека нежность. — Это ей за все спасибо…
Усталость от почти безостановочной многочасовой езды и волнения за обмороженных, наконец, взяли свое, и Руал, сделав еще глоток виски, откинулся на своей койке и провалился в неглубокую, но очень приятную дремоту. Даже досада за то, что выезд к полюсу пришлось отложить, внезапно куда-то исчезла, прошла без следа. Вместо нее Амундсена охватило тепло и приятное расслабление…
Громкий стук двери и рассерженные голоса резко вырвали Руала из этого сладкого забытья:
— Я что-то не понял, в чем дело?! Нас с Кристианом вообще забыли? Не могли хотя бы фонарь зажечь?! Где он — я сейчас ему объясню, что своих людей не бросают!
'Господи, Йохансен вернулся… А я совсем про них забыл!' — мысленно охнул Амундсен и поспешно открыл глаза. Яльмер Йохансен уже стоял возле его койки, нависая над ним с явными намерениями затеять ссору. За его спиной маячила фигура Преструда, на соседней койке недовольно ворчал сонный Хансон — по всей видимости, отставшие от полюсного отряда полярники, вернувшись на Фрамхейм, перебудили своей руганью всех.
— Яльмер, что случилось? — спросил Руал, приподнимаясь.
— Случилось то, что вы нас бросили. А мы едва не заблудились, — Йохансон выругался и сделал шаг назад, по-прежнему глядя на Амундсена сверху вниз полным злости и обиды взглядом. — У нас собаки еле ноги переставляли, Сара прямо на бегу умерла! А вы укатили вперед, как будто так и нужно!
— Яльмер, остынь, — Преструд вяло дернул товарища за рукав. Вид у него был совсем измученный, и Руал, поднявшись с койки, принялся искать глазами куда-то засунутую после лечения друзей аптечку.
— Может, ты все-таки объяснишь, в чем дело? — напирал на него Йохансен.
— А тебе надо объяснять? — вспыхнул окончательно проснувшийся Руал. — У нас было двое обмороженных! Их надо было как можно скорее домой доставить — неужели не ясно?!
— Значит, за обмороженных ты боялся, а на нас тебе было наплевать?!
— Значит, я знал, что с вами все будет в порядке. Ты-то из нас — самый опытный, чего за тебя бояться?
— Не был бы я самым опытным — мы бы до сих пор там плутали, а потом замерзли бы ко всем чертям!
Ссора разгоралась все сильнее, расстроенные и уставшие мужчины даже не пытались сдержаться и признать собственную неправоту, а их друзья, по опыту зная, какие непростые у обоих ругавшихся характеры, не спешили вмешиваться, боясь, что сделают только хуже. Впрочем, обменявшись обвинениями в равнодушии и прочими 'любезностями' и выпустив пар, Руал и Яльмер немного успокоились и, ругнувшись еще пару раз для вида, разошлись по разным углам комнаты. Амундсен взял аптечку и принялся осматривать Преструда, который, к счастью, пострадал от мороза меньше, чем Хельмер и Йорген. Йохансен, видя, что начальнику теперь не до него, скинул сапоги и завалился на койку, укрывшись одеялом с головой. Первая крупная ссора в экспедиции как будто закончилась, но Руал уже знал, что, когда погода позволит ему снова отправиться на полюс, отряд, который он возьмет с собой, по составу будет другим.
Глава XXII
Антарктида, мыс Эванс, 1911 г.
Еще в Англии, во время подготовки экспедиции, и после, на корабле, и еще позже, во время зимовки и предварительных походов на юг, Скотт бесчисленное множество раз представлял себе день выхода в главный поход, к Южному полюсу. Представлял каждый раз по-разному, однако кое-что общее в его фантазиях все-таки было. Роберт считал, что старт на полюс должен пройти скромно, но при этом достаточно торжественно, что перед тем, как забраться в сани и покинуть зимовочный дом, он обязательно скажет всем, кто поедет вместе с ним, напутственное слово, а всем, кому придется остаться на мысе Эванс — что-нибудь утешительное. И все его верные товарищи, как избранные им для совместного путешествия на полюс, так и лишенные этой чести, будут молча ловить каждое его слово и желать ему удачи. А потом, когда его упряжка тронется с места и начнет удаляться от места зимовки, оставшиеся еще долго будут смотреть ей вслед — даже после того, как она перестанет быть видна в мрачных весенних сумерках.
Действительность оказалась совсем иной. Торжественного старта полюсной партии просто-напросто не было, потому что отправлялись полярники на полюс не все вместе, а отдельными группами. После долгих расчетов было решено, что лучше всего сначала отправить к уже готовым складам несколько человек на моторных санях: они оставили бы там последние запасы продовольствия и керосина для обратного пути и подождали остальных путешественников. В результате, механик Уильям Лэшли с тремя помощниками уехали из лагеря раньше остальных — их провожали все члены экспедиции, им от всей души желали удачи, но назвать это прощание торжественным было трудно. Никаких речей Скотт тогда не произносил. Это показалось ему неуместным: какой смысл напутствовать тех, с кем планируешь встретиться через две-три недели, и, тем более, утешать тех, с кем пока еще не расстаешься?
После их отъезда Скотт подумал о том, чтобы попрощаться с каждым из остающихся в лагере отдельно, но вскоре ему стало совершенно не до того, чтобы сочинять для товарищей торжественные речи. Состав группы, которая должна была идти к полюсу вместе с ним, постоянно менялся, и полностью в том, что их возьмут в самый главный поход, могли быть уверены только Боуэрс, Уилсон и Отс. Над остальными кандидатурами Роберт размышлял всю зиму, и шанс быть взятым на полюс был у всех, кроме Дмитрия и Антона. Однако желающих попасть в сердце Антарктиды, казалось, преследовал злой рок: то один, то другой полярник лишались этого шанса из-за собственной неосторожности. Кто-то умудрялся обморозить
