Однажды среди учеников Генриха Густавовича Нейгауза зашел разговор о сонатах Бетховена. Один из студентов решительно заявил, что ему надоела бетховенская 'Аппассионата'. Присутствовавший при этом профессор укоризненно посмотрел на студента и произнес:
— Молодой человек, это вы ей надоели, а не она вам!
Молодой, но уже известный пианист поинтересовался мнением Нейгауза о своей игре. Профессор ему сказал:
— Вы талантливы, но на вашей игре написано: '
Восхищаясь красотой одной из участниц Международного конкурса им. П. И. Чайковского в Москве (однако весьма посредственной пианисткой), кто-то сказал:
— Посмотрите, это же вылитая Венера Милосская!
— Да, — подтвердил Нейгауз, — только для большего сходства нужно было бы отбить руки.
Артура Рубинштейна спросили, что было для него самым трудным, когда он учился игре на рояле. Пианист ответил:
— Оплата уроков.
Один нью-йоркский миллионер, выдававший себя за большого любителя и знатока музыки, устроил дома концерт Артура Рубинштейна. Пианист избрал для своего выступления лишь минорные произведения и закончил концерт ноктюрном Шопена, сыграв его с особой проникновенностью и нежностью.
После концерта хозяин, поблагодарив Рубинштейна, между прочим заметил:
— Я забыл вас предупредить, маэстро, что вы можете играть громче, ведь соседей у меня нет, я один занимаю весь этот дом…
Однажды в Лондоне за кулисы к Рубинштейну ворвалась неизвестная дама. Она коротко сообщила, что влюблена в музыку, и потребовала билет на вечерний концерт. Повторив свое требование трижды, несмотря на мягкие заверения Рубинштейна в полном отсутствии билетов, она уселась в кресло с намерением оставить его только тогда, когда билет окажется у нее в руках.
— Мадам, — сдался наконец Рубинштейн, — вы вынуждаете меня идти на уступки. В зале действительно есть одно, только одно место, которое я могу предложить вам.
— Вы истинный джентльмен, маэстро. Где это место?
— У рояля, мадам.
Известному итальянскому певцу Беньямино Джильи делали операцию под наркозом.
Артист от волнения начал считать невпопад: 'Один… пять… восемь…' Врач попросил считать его более внимательно, на что Джильи ответил:
— Господин доктор, не забывайте, что я нахожусь в очень трудном положении — со мной нет моего суфлера.
Однажды в московском 'Кафе поэтов' Прокофьев играл свою фортепьянную пьесу 'Наваждение'.
В это время в кафе находился Маяковский — он сидел за одним из столиков и что-то увлеченно рисовал. В конце вечера Прокофьев получил свой портрет с надписью: 'Сергей Сергеевич играет на самых нежных нервах Владимира Владимировича'.
С. Прокофьев.
Шарж С. Штембер (1916)
В 1919 году в Чикагском оперном театре готовилась постановка оперы Прокофьева 'Любовь к трем апельсинам'. Этим событием заинтересовались 'апельсиновые короли'. Один из них предложил дирекции театра большую сумму за то, чтобы ему разрешили вывесить в фойе плакат. На плакате были изображены огромные апельсины. Надпись внизу гласила:
'Эти апельсины вдохновляли Сергея Прокофьева. Он употребляет фрукты только нашей фирмы!'
Однажды Прокофьев присутствовал на концерте. Исполняя его симфоническую картину 'Сны', оркестр страшно фальшивил. После концерта смущенный дирижер подошел к композитору с извинениями:
— Вы не очень сердитесь, Сергей Сергеевич, за все фальшивые ноты, которые были взяты?
— Помилуйте, — ответил композитор, — да тут вообще не было ни одной верной ноты. Я это сочинение так и принимал за чужое!
Однажды ученик пожаловался своему педагогу по композиции, профессору Ленинградской консерватории Н. Н. Черепнину, что у него не выходит романс, и попросил совета.
Последовал короткий ответ:
— Поступите очень просто: напишите десять романсов и бросьте их в печку, одиннадцатый выйдет хороший.
С. Прокофьев.
Шарж Н. Соколова (1929)
Беседуя с репортером, скрипач Миша Эльман заметил с улыбкой:
— Когда тринадцатилетним мальчиком я дебютировал в Берлине, все говорили тогда: 'Неужели это не исключение? В таком возрасте!..' Теперь, когда мне исполнилось семьдесят лет, все снова говорят то же самое.
Один из старейших немецких дирижеров Герман Шерхен славится своей пунктуальностью. Он добивается от оркестрантов, выступающих под его управлением, строжайшей дисциплины. Вместе с тем Шерхену не чужд и юмор, как об этом свидетельствует случай, происшедший в Цюрихе.
Придя на первую репетицию симфонического концерта с местным оркестром, дирижер обнаружил, что музыканты запаздывают. Наконец, собрались, казалось бы, все. Но тогда дирижер сказал, что отсутствует первый трубач, что нельзя приступать к работе без него и поэтому придется ждать. Послали за трубачом. А когда через четверть часа трубач вбежал в зал и, пробормотав извинения, стал спешно перелистывать ноты, Шерхен спокойно постучал палочкой по пульту и… обратился к струнным:
— Итак, господа, начнем, пожалуй, с 'Маленькой ночной серенады' Моцарта!
А. Онеггер.
Шарж Г. Зандберга по гравюре Ганса Эрни
Одна французская балерина выступала в маленьком балете, написанном А. Онеггером и А. Хелле. Но, вполне естественно, звезда не может принести свой личный успех в жертву современной музыке. В итоге ее выступление заканчивалось под звуки трех мазурок Шопена. В конце представления одна дама, немного знакомая с Артюром Онеггером, подошла к нему и, стиснув его руки, с волнением воскликнула:
— Как восхитителен ваш балет! Да! Да! Уверяю вас! Мне не вскружило, правда, голову его начало, зато три маленьких номера в конце…
— Как я одобряю вас, мадам, и какое доказательство непогрешимости вашего вкуса: то были три мазурки Шопена…
В ответ композитор получил улыбку умиления:
— Ах… Узнаю вас в этом… Вы говорите так из скромности!
