прошлой весны.
Сквозь сосновый лес дорога спускалась к берегу. Волны набегали на узкую ленту песка. Песок переходил в широкую полосу гальки. С каждого камешка приливные волны давно уже стесали все острые углы.
Пенни припарковалась на гальке, под крутым откосом.
Когда заглушила двигатель, я повернулся к ней.
– Если ты тревожишься, что пистолет – слишком сложное для меня устройство и я отстрелю себе нос, то напрасно. Теперь все изменилось. Я справлюсь.
– Отстреленный нос я как-нибудь переживу. Главное, чтобы не повторился тот инцидент с пылесосом.
– Я серьезно, Пенни. Я справлюсь.
Она погладила меня по небритой щеке.
– Знаю, что справишься, сладенький. Ты справишься с чем угодно.
Я и представить себе не мог, что до того, как начать учиться стрелять, я должен научиться стоять. Речь шла не только о ногах. Положение тела, рук, кистей, все имело значение. В некоторых ситуациях Пенни отдавала предпочтение стойке Уивера[25], в других – «израильской» стойке[26]. Все это легче, чем научиться танцевать вальс, но сложнее, чем я ожидал.
Майло и Лесси остались в «Маунтинере». Я уверен, что Майло настолько увлекся научными изысканиями, что и не заметил, каким я выглядел посмешищем. Но всякий раз, взглянув на внедорожник, я видел, что собака наблюдала за мной и, похоже, смеялась.
В металлических чемоданчиках, которые мы привезли из Мира Бумов, лежали плечевые кобуры, чтобы носить пистолеты под пиджаком или курткой, запасные обоймы, патроны и пистолеты калибра 0,45 дюйма «Спрингфилд эрмори супер тьюнд чэмпиен», изготовленные на заказ, с корпусом из нержавеющей стали, версия «кольт коммандер».
На этом пустынном участке берега ближайший дом находился как минимум в пяти милях. И легкий ветерок, дувший с берега, уносил грохот выстрелов в море.
Первые двадцать или тридцать раз, когда я нажимал на спусковой крючок, в ушах у меня отдавались мольбы и крики жертв из того далекого сентября, такие же реальные, как выстрелы или шум прибоя у нас за спиной.
В это время года на северном берегу уже царила прохлада, но вскоре я обливался потом. Мозг – ловкач с бесконечным набором фокусов, и мой трансформировал запах пороха в зловонное дыхание Трея, каким я его ощутил в тот сентябрьский вечер.
Обучаясь стрельбе, я использовал сотню патронов калибра 0,45 дюйма с усиленным зарядом. Если бы не талант и терпеливость моего инструктора, у меня бы их ушло пятьсот. По окончании урока я, разумеется, не тянул на снайпера, но уже понимал, что такое отдача и как с ней бороться. Если бы дело дошло до стрельбы в упор с целью самозащиты, я, возможно, не показал бы себя круглым идиотом.
Мишенями нам служили растения с крупными листьями, некоторые из тех, по которым я стрелял, так и остались нетронутыми, но достаточно многие я нашинковал.
Потом Пенни показывала мне, как чистить пистолет. Мы сидели рядышком на большом валуне, торчащем из гальки в том месте, где она встречалась с песком.
Я собрался с духом и под шум прибоя заговорил:
– Ты знаешь, я никогда тебе не лгал.
– Я тоже.
– Я обманул тебя, скрыв часть правды, когда сказал, что беру Майло на ленч в «Рокси», не упомянув, что там будет Ваксс.
– Я внесла это отдельной строкой в маленькую книжицу твоих преступлений.
– Я не знал, что ты ведешь дневник моих преступлений.
– Он называется «Его проступки, и как он за них заплатит».
– Звучит как-то средневеково.
– Скорее да, чем нет. Мне бы жить в четырнадцатом столетии.
Дующий с берега ветерок не растрепывал ее волосы, наоборот, аккуратно укладывал, прибавляя Пенни красоты, будто природа видела в ней свое любимое дитя.
– Что ж, я надеюсь, в этом дневнике еще остались незаполненные страницы.
– Опять утаивание части правды или откровенная ложь?
– Первое. Случилось это очень давно, до того, как мы начали встречаться. История эта… такая мрачная, что я не хотел, чтобы она нависла над тобой, над нашей совместной жизнью. Но теперь я думаю, что мне следовало тебе все рассказать.
– Речь пойдет не о стриптизерше? Ты не свежевал ламу?
Я глубоко вдохнул, выдохнул.
– Тетя Эдит не только воспитала меня, но и усыновила. Моя первая фамилия – не Гринвич.
– Но и не Гитлер, ты не такой старый. Дюран – ничего особенного.
Если бы она меня застрелила, я бы удивился ничуть не больше.
– Откуда тебе это известно? Как давно ты знаешь?
Пенни чистила пистолет. По выражению лица чувствовалось, что занятие это ей очень нравится. Такое же удовольствие она получала, расчесывая шерсть Лесси. Сначала она ответила на второй вопрос:
– Узнала вскоре после нашей свадьбы.
На ум пришло только одно объяснение.
– Гримбальд. Он хотел выяснить все о человеке, за которого выходила замуж его дочь. Он из таких, кто знаком с частными детективами.
– Из таких? Бум? Папа тут ни при чем. Твоя тетя Эдит.
Я бы не мог удивиться сильнее, если бы, застрелив меня один раз, Пенни вновь нажала на спусковой крючок.
– Тетя Эдит умерла за четыре года до того, как мы встретились.
– Кабби, если хорошая женщина знает, что нужно сделать что-то важное, она не позволит смерти помешать ей это сделать.
Пенни определенно получала наслаждение, дразня меня, и я полагал, что это хорошо: она же не сердилась.
– Эдит подозревала, что ты постараешься оставить эти события в секрете, из чувства вины, стыда… или скромности. Она знала, что эта история показывает, каким ты был храбрым и порядочным мальчиком.
– Храбрым – нет, – не согласился я.
– Да, очень храбрым для шести лет. Она думала, что твое спасение – это чудо. По мнению твоей тети, жене следовало знать, что у ее мужа особенная судьба. Вот она все и описала в длинном письме, которое оставила своему адвокату.
– Джонсону Лерою.
– Да. По ее просьбе он не терял тебя из виду. И когда узнал о твоей женитьбе, переслал мне ее письмо.
– И ты никогда мне об этом не говорила.
– Она попросила не говорить. Хотела дать тебе шанс самому решить, когда все это рассказать, раньше или позже.
Я боялся пересказывать эти ужасные подробности. А теперь, через четырнадцать лет после смерти, тетя Эдит освободила меня от этого тяжкого труда.
– Должно быть, она была удивительной женщиной, – добавила Пенни.
Я кивнул.
– Думаю, очень походила на свою сестру. Поэтому… в каком-то смысле, в шесть лет я не полностью потерял мать.
– Я запомнила начало ее письма. «Дорогая безымянная для меня девушка! Я знаю, что у вас доброе сердце, нежная душа и веселый смех, потому что Кабби решил провести с вами всю жизнь, а Кабби ценит то, что должно цениться».
У меня перехватило дыхание, какое-то время я не мог говорить.
