Глава 7. Стена
На 14-й башне Барьера было тихо.
Разумеется, тишина на стене подразумевала относительность в её высшем проявлении. Ну как может быть тихо на границе Зоны? Ветер имеет тенденцию всегда дуть в лицо, принося с собой все звуки, — расплата за архитектуру стены. То и дело строчат пулемёты, выбивая цепочку следов на усталой земле, уже почти не латающей дыры, пока не пронесётся добротный, щедрый ливень. Рация на столе шипит почти постоянно, сыпля короткие, рубленые фразы про малейшие изменения в подконтрольном районе, расписании караулов, передавая устные некрологи или злобные вопросы на русском разговорном, почему не была нажата контрольная кнопка, которую дозорному следовало нажимать каждые полчаса, чтобы доказать, что он не заснул. Единственное, о чём не предупреждала рация, были внеплановые проверки. Само собой, рядовой Егор Сажин этому не удивлялся.
За три месяца службы он успел привыкнуть почти ко всему. Невероятно, но факт. Егор освоился на стене Барьера поразительно быстро. Всего-то и делов, что каждый день говорить себе: я на стене, я на верхушке частокола, я в безопасности. Вроде всё просто, а не каждому было дано. Рядовому Сажину ничего не требовалось, кроме пулемёта, закреплённого на середине башни. У него и так всё было: личная койка в крохотном отсеке родной «четырнадцатой», ящик для персональных вещей, запираемый на замок — непозволительная роскошь! — кормёжка три раза в день, постоянно пополняемый запас боеприпасов и уединение. На срок службы ему больше ничего не было нужно, он и так получал больше, чем мог мечтать.
В первые дни он вздрагивал от каждого выстрела с других башен, но сейчас даже не замечал их. Просто запомнил, что пулемёт на 12-й грохочет особенно сильно, но при этом как бы лениво, а на 9-й расположен гранатомёт, ввиду стратегических особенностей расположения башни. Это помогало Егору ранними ночами, в которые он порою просыпался и не мог с ходу сориентироваться, что происходит на участке. В жилом отсеке, который в ночное время запирался наглухо, звукоизоляция лишала любого чутья. Зато в нём можно было пересидеть выброс, чему Егор не мог не порадоваться. Он не страшился выбросов. Для него эти периоды были дополнительными часами отдыха, в которые можно было резаться с напарником в карты при ярком свете двух ламп. Коалиция электричества не жалела. На случай проблем с выбросом у Егора, как полагается, имелась инъекция соответствующего анабиотика в блистерной упаковке, с начала года входящая в штатную аптечку служащих спецбатальона.
Но Егор совсем не горел желанием его использовать. Особенно после того, как Григорьев с 17-й однажды решил протестировать действие анабиотика на себе. Никто не успел осознать, что случилось. Напарник Григорьева лишь запомнил, что в течение долгого часа, пока шёл выброс, в его отсек царапались и стучались так, что падала штукатурка. А утром на двери обнаружили кровавые разводы и глубокие вмятины. Человеку никогда бы не удалось оставить ни того, ни другого — умер бы от потери крови, да и физической силы не хватило бы на то, чтобы так продолбать дверь. Однако привинченные на верхушке башни камеры всё же уловили нечто, прыгающее со стены аккурат на покрытую осколками и использованными гильзами твердь, чтобы затем исчезнуть в лесных дебрях Кордона.
Согласно официальной версии, анабиотик попросту не сработал. Однако поговаривали, что перевоплощение рядового Григорьева именно и было последствием принятия лекарства. И всё же Егор хранил препарат при себе, на случай, если отсек внезапно разгерметизируется.
Ветер усилился, Егор плотнее запахнул куртку. С одеждой ему тоже повезло — приобрёл в местном магазинчике «шестьдесят пятую», которую с тех пор и считал лучшей курткой в мире. Да ещё и пулемёт под рукой — ну прям Терминатор. Ещё бы и мускулы, как у бывшего губернатора Калифорнии…
Из отсека раздавался храп Ногаля. Днём дверь не закрывали, только по ночам. Это не влияло на круглосуточную схему: один стоит у пулемёта, другой занимается чем угодно, пока не придёт его смена. Если есть желание поработать — извольте, помимо пулемёта, есть ещё и снайперка. Ногаль использовал «баррет», чему Егор завидовал со страшной силой. С такой винтовочкой дружить — всё равно что на «харлее» кататься. Причём и стрелять-то Ногаль научился здесь же, на тренировочном полигоне Коалиции, даром что бывший охотник…
Коалиция с недавнего времени стала очень демократичной в плане оснащения спецбатальонов. Доходило чуть ли не до шведского стола. Есть набор полагающейся снаряги — а дальше бери что душе угодно, лишь бы пользоваться умел. Егор не особо разбирался в марках, подобрал себе белорусское шмотьё, да берцы «калахари». С оружием думать не пришлось, стандартный «печенег» его вполне устроил. По правилам, в двойке дозорных должны быть как раз пулемётчик и снайпер, что не мешало им меняться ролями. С башни Барьера можно стрелять куда угодно, лишь бы в Зону — не промахнёшься.
Но вся любовь Коалиции к своим подопечным быстро иссякала, стоило допустить прорыв за пределы стены. Латали её, конечно, быстро, только дозорным смежных башен это помочь уже не могло. Прилетавшая «вертушка» выжигала сектор напалмом. Недаром угол вертикального поворота «печенега» не позволял открыть огонь по воздушной цели. Благо что в Зоне летающей нечисти пока замечено не было. В особо редких случаях напалм заменялся на десант неизвестно на чём повернутых наёмников, которые, не страшась ничего и никого, отважно отправлялись на расправу с мутантами на свой страх и риск. А может, и не наёмники то были, а какие-нибудь должники-«монолитовцы»…
— Есть курить? — спросил незаметно подошедший сзади Ногаль.
Сажин вздрогнул. Так и не привык к тихой походке напарника. Но как же он не заметил, что храп прекратился, неужто настолько углубился в мысли?
Вытащив полупустую пачку, Егор позволил Ногалю достать сигарету. Прикуривал тот всегда сам, от собственной «зиппо». Ещё одна прихоть. «Сигарета, прикуренная другим, — порченая сигарета», — говорил Ногаль. Каждому своё, лишь бы нервы на месте оставались.
— Всё спокойно? — осведомился напарник.
— Да.
— Иди поешь.
— Я не голоден, — отмахнулся Егор.
— Иди, — настоял Ногаль. — По рации передали — волна монстров идёт. А я винтовку приготовлю.
Егор не стал возражать. Зашёл в отсек, скинул куртку и ботинки, уселся на койку. На провисшей ткани разложенного походного стола уже был развернут пакет, в котором лежала палка копченки. Здесь же находились батон чёрного хлеба и два плавленых сырка. Общие с Ногалем припасы, купленные с утра. Потянувшись к ящику, Егор вытащил оттуда литрушку пива. Жить можно.
Расправившись с половиной бутылки, Егор не торопясь закурил, растянулся на койке. Хорошо. Монотонно гудит лампа, размеренно урчит небольшой холодильник…
Прорыва Егор опасался, как и полагается уважающему себя солдату, чья жизнь зависела от целостности стены. От вертолётов его то и дело бросало в волнение. Даже в неповоротливом транспортнике Егору мерещился грозный сеятель огня и дыма. Если же попадался Ми-28, то начинали стучать зубы. Но больше всего Егор боялся появления Кунченко. Рядовой Сажин с высоты своей неприступной башни мог посмотреть на многое в Зоне свысока, во всех смыслах. Однако при виде чёрной летательной машины, двигающейся с типично змеиными повадками, словно не замечающей стандартных правил аэродинамики, Егора начинало дёргать. Раздувшаяся до размеров пятиместного вертолёта «Чёрная акула» была ночным кошмаром многих стражей Барьера, из-за внешнего вида, манеры поведения в полёте и, что самое главное, превосходящего статуса Кунченко, который и технически, и формально мог спалить к чертям все башни вместе с обитателями. Егору в последние дни удавалось вырваться в учебку, где он встретил дозорных с восточных башен — они рассказывали такие небылицы, от которых голова шла кругом. Что-то о прорыве кавалькады джипов через стену и схватку Кунченко со злобным оранжевым мутантом или летающей аномалией, шут их разберёт.
Долго полежать Егору не удалось. Зашипела рация. Егор решил повременить с ответом, поскольку обращались не к нему, предпочтя сначала обуть «калахари» и завязать шнурки. Эти шнурки он потом благодарил всю свою оставшуюся жизнь. За подаренные секунды, в течение которых он смог услышать короткий фрагмент диалога.
