образуя песчаный остров и на нем росла прекрасная сосновая роща. В роще стоял чей то домик, с маленькой крестьянской усадьбой. Интервал в тысячу метров и отделявшая нас от противника роща, создавали несколько ненормальное положение на левом фланге нашего батальона, Невидимый противник и предательски торчащий лес, неизвестно пустой или занятый немцами, заставляли нервничать наше командование. Роща, действительно, могла таить в себе всякие неприятности и, в частности, служить прекрасным плацдармом для неожиданного нападения.
Немцы, видимо, тоже побаивались рощи и, в течение целых суток обстреливали ее из артиллерии. Покалечив немало деревьев и спалив крестьянскую усадьбу, они успокоились и перестали интересоваться ею.
Через несколько дней комбат созвал совещание. На нем была выдвинута идея, незаметно занять рощу, поставить там боевое охранение, абсолютно скрытое для противника. Представитель штаба полка рекомендовал послать туда офицера, для постоянного и ответственного наблюдения за противником, дав ему несколько солдат для охраны и обслуживания.
Долго думали — кого туда послать. Все офицеры были заняты. Я предложил свои услуги, с тем, однако, чтобы наладить все это дело, а затем передать его кому-нибудь из младших офицеров. Комбат не соглашался, но присутствовавший помощник начальника штаба полка, придававший большое значение правильной организации боевого охранения, поддержал меня, хотя и ограничил мое участие двумя — тремя днями, с тем, чтобы я потом снова вернулся в штаб, а дальнейшая деятельность боевого охранения велась под моим наблюдением, уже из штаба батальона.
Поздно ночью, отобрав группу смелых и боевых солдат, я двинулся на выполнение поставленной задачи. Ночь была темная, безлунная. Ощупью, перебравшись через болото, мы, наконец, подошли к роще. Полная тьма. Ни одного звука не доносилось из нее. Мы стояли и вслушивались — не хрустнет ли ветка, не услышим ли мы звук человеческого голоса, свидетельствовавшего бы о присутствии противника. Ничего… Только тьма и мертвая тишина. Мои разведчики, держа автоматы наготове, оставляют меня сзади, растягиваются цепью и, пригибаясь к земле, бесшумно входят в лес. Снова ничего…
Роща оказалась пустой. Лишь посреди ее на лужайке тлело пожарище и откуда то вынырнула кошка, которая жалобно мяукая, стала тереться у моих ног.
На рассвете уже были готовы, хорошо замаскированные маленький блиндаж и окоп, в которых мы все разместились, не без удобства.
Пробравшись ползком на окраину рощи, я стал вести наблюдение за противником. Стоял яркий, солнечный, апрельский день.
Видимость была превосходная и все происходившее у немцев было видно как на ладони. Место для наблюдения было отличным и находилось на очень близком расстоянии от неприятеля. Убедившись, что в роще никого нет и, что наши окопы вырыты на большом расстоянии за болотом, немцы вели себя совершенно открыто, выходили из окопов, расхаживали по железнодорожной насыпи, нагружали какие то повозки и т. д.
Вечером, когда начало темнеть, нам принесли пищу. Поужинав, солдаты углубили, удлинили и расширили окопы, устроили на опушке наблюдательный пункт, тщательно замаскировали его, обнесли передний край рощи колючей проволокой, поставили и повесили около нее ряд самодельных сооружений, издававших звон и шум при нажиме на проволоку, приготовились, на всякий случай, к приему ночных гостей.
Но ночь прошла спокойно, и утром я вернулся в штаб, послав в рощу одного из молодых офицеров. Однако, я часто после этого, на рассвете, пробирался к боевому охранению и вел необходимые наблюдения, возвращаясь вечером в штаб.
4. В окружении
Наступила чудная весенняя погода. Последние зимние бури исчезли, не оставив следа. Солнце грело влажную, не успевшую еще высохнуть почву, зеленела свежая трава, среди которой поднимали свои головки первые весенние цветы. На деревьях раскрывались почки, превращавшиеся в молодую весеннюю зелень. По веткам, распушив длинные, пышные хвосты, гонялись белки, не обращая никакого внимания на «несколько беспокойную» обстановку. Над зеленеющими полями, на которых то тут, то там, чернели воронки от снарядов, пользуясь наступившим затишьем, неумолкаемо пели жаворонки.
Под вечер я пришел в рощу, чтобы лично расспросить начальника боевого охранения о том, что он видел за день. Особенного ничего не случилось, за исключением каких то перебросок частей на левом фланге, против участка соседнего батальона.
Но зато вся «компания» была заинтересована совсем другим. «Хозяйка» рощи — кошка приволокла нашим солдатам живого зайчонка и оставила его около них. Зайчонок просидел весь день в окопе, даже немного освоился с окружавшей обстановкой. Теперь шло обсуждение — куда и как выпустить зайца, чтобы он не попал снова в лапы кошки, не залез бы в болото и мог убраться куда-нибудь по добру по здорову. Было решено, что я возьму его с собой и выпущу по ту сторону болота.
Оставаясь в роще до темноты, я, когда стемнело, взобрался на дерево, чтобы посмотреть на общее направление линии фронта, которая отчетливо обозначалась осветительными ракетами, непрерывно пускаемыми со стороны противника. Справа все было как всегда, но картина представившаяся мне слева, привела меня в изумление. Слева, в километре от нас, линия фронта поворачивала на юг, в затем — снова уступом на юго-запад. Теперь она шла от этого последнего места прямо на восток, охватывая нас отчетливо выраженным полукольцом Только в районе единственного моста через реку, соединявшего нас с тылом, еще не было видно ракет.
Захватив зайца и, выпустив его на другом берегу болота, вернулся в штаб и доложил комбату о своих наблюдениях.
— Вы знаете, я сам чувствую что то неладное.
Говорил с командиром полка, а он утверждает, что «все в порядке». Я вас попрошу. Побудьте завтра в роще. Понаблюдайте за противником сами. Боюсь, чтобы не случилось какой-нибудь неприятной неожиданности. Да, кстати, в штабе дивизии мне сказали, что вам присвоено звание капитана. Поздравляю…
Я охотно исполнил приказание комбата, которое в этот момент звучало уже как просьба (так всегда бывало в минуты опасности). В эти прекрасные весенние дни бывать в роще — было сплошным удовольствием. Кроме того, как не парадоксально это звучит, роща была пока самым безопасным и спокойным местом. Наши окопы и тылы беспрерывно обстреливались редким методическим огнем немецкой артиллерии. Считая, очевидно, рощу «нейтральной» и думая, что в ней никого нет, противник совершенно не обстреливал ее, предоставив нам пользоваться этим, своего рода, «парком отдыха».
В этот раз я пришел в рощу на рассвете; убедившись, что все в порядке, — отправился на опушку леса и стал вести наблюдение. Все было как всегда, только на левом фланге отчетливо слышались звуки двигающихся танков, треск каких то моторов и заметно было оживление.
Было около одиннадцати часов дня, когда передо мною вырос вдруг посыльный штаба батальона.
— Как вы попали сюда? — удивленно спросил я. — Зачем вы пришли?……
— Товарищ старший лейтенант, пришел приказ срочно отступать. Батальон уже двинулся. Комбат послал меня сказать, чтобы вы догоняли нас.
— Ну, досиделись. А теперь драпают!….
Быстро собравшись, мы спустились к болоту. Переходить через него посреди бела дня — было безумием. Но немцы, видимо, занятые чем то другим, нас не тронули. Мы поднялись и вошли в наши окопы. Они были пусты. Пройдя их, я еще раз обернулся и внимательно оглядел линию окопов противника, ожидая увидеть наступающие части. Все было тихо и мертво. Углубившись в лес, мы подошли к штабу батальона. Никого. Раскрытые окна и двери. Следы быстрого, почти панического бегства. Мы переглянулись…. Что же такое происходит, если нас бросили и бежали?
Неприятное чувство охватило меня. Остаться одному с одиннадцатью солдатами, в полной
