Веньку определили в бывшую петровскую гимназию, когда-то славившуюся чуть ли не на весь казачий край своими педагогами. Учились в ней в основном дети богатеньких казаков и чиновников. Много с тех пор уже изменилось, да и учительский состав изрядно поредел. Ушли старики, их заменили молодые педагоги.
Венька был одет в белую рубашку, длинные брюки в полоску и новые ботинки. Впервые самостоятельно шагая по Александровскому парку, он беспокойно поглядывал на пышные бантики шнурков, опасаясь, как бы они не развязались. Мало того что Венька не знал алфавита, не умел читать, писать и узнавать по часам время, он, ко всему этому, никак не мог научиться завязывать шнурки. Вместо аккуратных бантиков у него получались такие крепкие узлы, каким любой матрос мог бы позавидовать. Мать и та без помощи спицы не в силах была их распутать.
Сейчас бантики шнурков были в полном порядке, и он облегченно вздохнул. И все бы, наверное, вышло как нельзя лучше для первого исторического дня в его жизни, если бы не случай. Уже подходя к аллейке, по которой надо было сворачивать к школе, Венька увидел, как два нахохлившихся воробья свирепо вышагивают друг перед другом. «Сейчас будут драться», — сообразил он и, поставив на покрытую желтым гравием дорожку дерматиновый портфельчик, стал ожидать, как же развернутся события. Один воробей был потолще и пониже ростом, другой — худой и высокий. «Это Бонапарт, — сразу же окрестил Венька первого. — А кто второй? Да как же я не подумал! Второй конечно же Платов. А ну, Матвей Иванович, дай Бонапартишке в сопатку!» С яростным клекотом воробьи схлестнулись, и вдруг Венька увидел, что толстый долбит клювом худого в затылок. Мальчик забегал вокруг дерущихся воробьев и азартно закричал: «Бей Бонапартишку, Матвей Иванович! Бей!» Но к его ужасу «Матвей Иванович» лишь беспомощно трепыхал крылышками. И тогда Венька не выдержал. Схватив первый попавшийся под руку камень, он запустил им в «узурпатора». Воробьи разлетелись, и только теперь, увидев распластанный на земле портфельчик, Венька вспомнил про школу. «Да я же опоздал… — вздрогнул он испуганно. — И все из-за этого Бонапартишки, который Матвея Ивановича побил»…
И все-таки он успел. Площадь перед школой, на которой только что закончился торжественный митинг, была уже пустой, но Венька пристроился к отставшим и поднялся на второй этаж. Здесь он увидел две закрытых двери. Какая-то полная женщина в белом платье громко повторяла:
— Первоклассники, не шуметь. Направо класс для грамотных, первый «А», налево — для неграмотных, первый «Б».
Где правая, а где левая сторона, Венька отлично знал, потому что на Аксайской улице драться приходилось почти ежедневно, и он твердо уяснил, что правым кулаком бьют сильнее, чем левым. Сжав ручку портфеля, он ступил на площадку, и тут был остановлен женщиной в белом.
— Мальчик, тебе куда? В грамотный класс или в неграмотный?
Венька кулаком указал на одну из дверей.
— Значит, ты грамотный? — улыбнулась незнакомая женщина. — Ну, проходи.
Когда он открыл дверь, все тридцать учеников уже сидели на своих местах, и учительница вежливо сказала:
— Мальчик, назови имя и фамилию.
— Вениамин Якушев, — ответил невнятно Венька, смущенный от устремленных на него глаз.
— Веня, ты опоздал, — мягко продолжала учительница. — Поэтому садись на последнюю парту рядом с Борей Ковалевым. Дети, продолжаем урок. Напишите цифру один.
Стриженые затылки мальчишек и белые бантики девочек склонились над тетрадями. Перед Венькой тоже лежала раскрытая тетрадь, но он не знал, что с ней делать.
— Написали? — спросила учительница. — А теперь цифру два, — строговато сказала она и прибавила: — Веня Якушев, тем, кто сидит на задней парте, тоже надо писать. А теперь подряд пишите цифры: два, три, четыре, пять и так до десяти.
Понимая, что сидеть сложа руки нельзя, Венька обмакнул перо в чернильницу и нарисовал на тетрадном листе жучка, затем бабочку, потом черепаху. А когда учительница заставила весь класс писать буквы в алфавитном порядке, Якушеву рисовать так понравилось, что он решил изобразить картинку. На линованном листе появились два дерущихся воробья, один из которых, по его мнению, должен был являть собою толстого Бонапарта, а другой — Матвея Ивановича. Однако на картинке не первый бил второго, а второй первого.
Учительница в эту минуту не спеша двигалась по проходу и, дойдя до последней парты, заглянула в его тетрадь. Венька ожидал, что она сейчас же раскричится и выставит его вон из класса, но этого не случилось. Она дружески положила ему руку на плечо и шепотом спросила:
— Веня, признайся, а ведь ты ни букв, ни цифр еще не знаешь?
— Не знаю, — готовый сгореть со стыда, сознался мальчик.
Учительница потрепала его по голове и улыбнулась:
— Вот что, Веня, сейчас прозвенит звонок, и дети пойдут на перемену. А ты останься. Я тебя отведу в другой класс. Там тебе легче будет учиться. И не переживай, пожалуйста. У каждого из нас эта жизнь начинается с ошибок, — прибавила она печально.
На большой перемене Борька Ковалев, с которым он просидел урок за одной партой в классе грамотных, тыча в него пальцем, весело загоготал:
— Мальчишки, а этот дурак букв писать не умеет, цифр не знает, а в наш класс грамотных приплелся.
— Я не дурак, — вспыхнул Венька, — это ты дурак.
— Почему? — опешил Ковалев.
— А потому, что второй год в первом классе сидишь.
Вокруг засмеялись, а Борька угрожающе произнес:
— Ну, погоди. После уроков лучше из класса не выходи.
И Венька понял, что это не пустая угроза. Он окинул беглым взглядом Ковалева и убедился, что тот выше ростом и шире его в плечах. Якушев вздохнул, понимая, что драки не избежать.
Возвращаясь из школы домой, у входа в Александровский парк Венька увидел Борьку Ковалева и двух его дружков, нахально заулыбавшихся при его приближении. Он понял, что терять ему нечего — все равно быть битым. Венька попробовал свой портфель и убедился, что тот достаточно тяжел. Спасибо, мать заставила на всякий случай положить в него все учебники для первого класса. Дальнейшее совершилось в одну минуту. Борька Ковалев, низколобый, с толстыми оттопыренными губами, шагнул навстречу, сипло сказал:
— Ну так кто второгодник? Проси прощения или во! — Борька занес было кулак, но Венька дожидаться не стал. Размахнувшись, он ударил тяжелым портфелем противника снизу вверх и так сильно, что лицо у Ковалева залилось кровью. Проходила в эту минуту мимо какая-то богомольная старушка, остановилась у входа в парк и стала истово креститься.
— О господи! Антихристы проклятые. Семя иродово… И где свою драку затеяли, у горсовета самого. Энтот, что убежал, все лицо бедному мальчишке раскровянил. Да нечто при царе гимназисты так себя вели? Стыд, да и только. И куда это милиция смотрит?..
Она причитала и причитала, но заключительную часть ее речи Венька не мог уже расслышать. По широкой аллее он бежал до выходных ворот, все еще опасаясь, что за ним кто-то гонится, потом метнулся в свою родную Барочную и только там, тяжело отдуваясь, перешел на шаг. Шнурки на его ботинках развязались и волоклись по земле.
Мать встретила сына подозрительным взглядом, а отец, у которого не было в этот день лекций, качая головой, потребовал тетрадь. Раскрыв ее на первой странице, поражение воскликнул:
— Ого, Наденька! Посмотри-ка, какие перлы! Я-то думал, мы своего сына в нормальную школу
