картины и образа, развеселые представления и церемониальные установления - все тот же старый глянец и торжество плоти». - «А эти священники, сэр, вдвоем на одной лошади, будто из таверны возвращаются». - «Блудницы мужского пола на своих зверях. Образ из Откровения. Уверен, они распутничают и беспробудно пьянствуют, как все прочие самозванные пастыри. Однако, джентльмены, мы находимся в пустыне и должны соблюдать осторожность. От папистской веры недалеко и до чернокнижия…»
Меня прервал Гусперо, который, насвистывая, вошел в комнату. Он вложил мне в руки листок. «Это от мистера Кемписа, сэр. - Я со стоном уронил бумагу, но Гусперо, не переставая свистеть, подобрал ее и вернул мне. - Письмо, сэр. Распорядитесь прочесть?» - «Не знаю, хватит ли у меня сил выслушивать папистские заклинания». - «Тогда сжечь?» - «Нет, дурень. Читай. - Я услышал, что он ломает печать. - И будьте добры, погромче, сэр». - «Это точно от него самого. Подпись очень размашистая». - «Пусть бы он подписался собственной кровью». - «Он почтительно вас приветствует и шлет нижайший братский поклон. Затем он, с должным уважением, приглашает вас присутствовать на церемонии». - «Церемонии? Какой еще церемонии?» - «Учреждение - то ли это слово? Учреждение Мэри-Маунт».
Разумеется, я отказался участвовать в этом, как и в любом подобном, балагане, но мой суровый долг заключался в том, чтобы разведать, в чем состоят идолопоклоннические ритуалы, которые подготавливаются на самых наших границах. Поэтому я отправил мальца вместо себя. «Ты в самом деле желаешь внедриться в самую их гущу? - осведомился я. - Хватит ли духу?» - «По мне, сэр, они не дураки повеселиться». - «А повеселившись поселиться и провонять всю округу. Тебе надлежит помнить: не все то золото, что блестит. Не покупайся на их хитрости, Гусперо, как покупаются индейцы на бусы и стекляшки. Будь начеку».
И все же Гусперо восхитили всадники, которые, громко распевая и прихлебывая из фляжек, проехали по городу; в Нью-Мильтоне настолько недоставало веселья и красок, что порой он напоминал серую заплату на цветущем зеленом ковре. Поэтому Гусперо предпочитал проводить время с индейцами, терпеливо изучал их язык, обычаи и интересовался тем, как они жили до прихода англичан. Они рассказывали ему о призрачных воинах - за их стремительным бегом до сих пор можно было наблюдать иной раз ночью в глухих лесах; питались они корой и гнилой древесиной, дневные часы проводили скорчившись где-нибудь как больной зверь, ночью же гонялись с призрачным луком и стрелами за тенью добычи.
В таких историях Гусперо находил больше подлинности и интереса, чем во всех проповедях Аллилуйи Дикина или Хранима Коттона. Постный вид, деланые манеры, темные одежды и линялые воротнички братьев по сути совершенно не вязались с окружением. Гусперо чувствовал, что они здесь либо вымрут, либо тем или иным способом подчинят обстановку своей воле. Лишь женитьба на Кэтрин Джервис примиряла его с жизнью в Нью-Мильтоне - супруги владели деревянным домиком поблизости от жилища Мильтона, вместе обслуживали слепца и состояли у него компаньонами. Когда в Нью-Мильтоне появился Ралф Кемпис со своими спутниками, Гусперо ощутил себя на седьмом небе: наконец-то здесь поселились англичане, которые, судя по всему, умели сделать из жизни в пустыне праздник, носили, как индейцы, яркую одежду и распевали среди ручьев и деревьев.
- Нам вряд ли нужно их бояться, сэр, - сказал он Мильтону, собираясь на торжество в честь основания Мэри-Маунт. - От них больше шума, чем от братьев, но вреда никакого.
- Никакого вреда? Да это аспиды со смертоносным жалом, а ты - «никакого вреда»? Они творят мерзости грязной блудницы, засевшей в Риме. Никакого вреда? Каждый их шаг сопровождает всеобщее разложение. А ты говоришь, от них никакого вреда.
Гусперо, привычный к таким неистовым взрывам красноречия, смотрел безмятежно.
- Судя по всему, сэр, вы бы не отказались сжечь их всех живьем. Жареное мясо у нас любимое кушанье.
Мильтон улыбнулся.
- Нет, Гус, ты слишком скор. Мы не станем с этим торопиться. Их еще можно убедить, чтобы они отреклись от идолопоклонства. Я стану наставлять их.
Гусперо тоже улыбнулся.
- Как же вы за это приметесь, сэр?
- Только что из Веймута прибыл типограф со всеми принадлежностями своего ремесла. Я обращусь к этим людям с разумным и полезным трактатом.
- В таком случае, господин, остается надеяться, что они окажутся прилежными читателями и по достоинству оценят ваши усилия.
- Вот о чем я подумал: эта пестрая толпа, наверное, включает в себя папистов, беглецов и дикарей. Смогу ли я приспособить свою речь к столь смешанной аудитории?
- Вы могли бы послать к ним для проповеди мистера Дикина. Этот джентльмен - сущий образец трезвости. От такого примера они вмиг раскаются.
- Что-то ты нынче совсем обнаглел. - Мильтон поднял руку, чтобы дать Гусперо затрещину, но тот увернулся. - Итак, вперед. Отправляйся в это отвратительнейшее, окаянное место. Стань свидетелем языческих мерзостей их плотского культа.
- И донести эти мерзости до вас?
- Иди. Давай. Увидишь каждение вечером и свечи в полдень.
Гусперо казался вдохновленным такой перспективой, но не произнес ничего, кроме обычных слов прощания. Наутро он отправился верхом в Мэри-Маунт; следуя вдоль берега, он к полудню достиг деревянного моста, который, без сомнения, спешно возвели сами новоприбывшие; мост представлял собой всего-навсего несколько досок, уложенных на большие камни, но по ту сторону виднелась тропа. Гусперо отправился туда и через четверть часа достиг поселения. Он готовился к неожиданностям, но все же был поражен: на открытой площадке высился шест. Он был щедро украшен, увешан гирляндами и лентами, а также колокольчиками, которые звенели под ветром. Приблизившись, Гус разглядел, что он еще и расписан рожами и человеческими фигурами, красными на синем фоне. К Гусперо поспешил незнакомец, приветственно раскинув руки.
- Добро пожаловать, - произнес он. - Наш первый гость. Англичанин, как я вижу.
- Из Лондона, сэр. Толлбой-Рентс в Смит- филде. Приятный район.
Незнакомец на шаг отступил, упер руки в бока и присвистнул.
- Я родился на Дункан-Лейн!
- Которую называют Придуркан-Лейн.
- Она самая.
- А иначе - Прокатись-еще-Лейн?
- Ну да. - Незнакомец улыбнулся и встряхнул головой. - До чего же здорово встретить прежнего соседа. - Он заметил, что Гусперо не сводит глаз с шеста. - Вы что, никогда таких не видели?
- В Лондоне ни разу. Нет. - У него мелькало смутное, едва уловимое воспоминание о чем-то подобном, виденном в раннем детстве: да, тот шест стоял в полях за городскими стенами. - Знаю-знаю, - сказал он. - Это называется майский шест.
- В Лондоне зрелище нечастое.
- Диковина. Вроде театра.
- Но сейчас там все снова переменилось. И здесь тоже переменится, надеюсь.
- И братья повеселеют? Не верится.
- Мне тоже. Вашу руку, прошу. Меня зовут Персивал Олсоп. Для друзей и соседей - Перси.
- Гусперо.
- Так вы человек образованный?
- Говорю по-английски как на родном языке и считаю на пальцах до десяти.
- Для здешней пустыни остроумия у вас в избытке, сэр. Вам следовало бы оставаться дома - лущить горох и нести вахту.
- Я бы отдал все, что имею, а это ровным счетом ничего, только бы снова повидать старый город.
- Что же завлекло вас так далеко от Толлбой- Рентс? Приятный климат?
- Нет-нет. - Гусперо заколебался. - Не завлекло, а завело.
