братьев?
- Необходимость. Суровая необходимость. Жара там, как в Персии, а в иные годы случаются засухи, такие что даже реки пересыхают. Мы рыли землю, но не находили ничего, кроме устричных раковин и рыбьих скелетов. Мы бы и сами дошли до того же состояния, если бы не порешили все вместе двинуться на север, где климат лучше и воздух мягче.
- Значит, вам пришлось вывести их из пустыни?
- Мы католики, Гусперо, а не израильтяне. - Он попытался нахмуриться, но, не удержавшись, прыснул. - А я не предводитель народа. Я всего лишь церемониймейстер.
В палатку вошел индеец-фокусник, которого Гусперо видел раньше.
-
Гусу стало любопытно.
- У наших индейцев такие слова не в ходу. Так вы называете это вещество?
- Да. Табак для них предмет поклонения. Они его чтят как божество. Они бросают его в огонь и получают странный аромат. Они бросают его в бурное море, чтобы успокоить волны. Они, монотонно распевая, швыряют его в воздух, когда хотят спастись от опасности. Привезя его с полей, мы обычно пускались в пляс.
- Выходит, вы танцевали вместе с индейцами?
- Мы не отделяем себя от них, Гусперо. Мы едины. Нам - и англичанам, и индейцам - довелось пережить много трудностей, и это нас сплотило. Пойдем. Я покажу вам кое-что, отчего мистер Мильтон разозлится.
Он повел его к голубой палатке на краю лагеря и откинул коврик, прикрывавший вход. Внутри Гусперо разглядел статую Девы Марии, которую священники носили вокруг майского шеста. Перед ней горели две большие свечи. «Присноде- ва - наша здесь хранительница, - шепнул Кем- пис. - А теперь посмотрите вот что». Он проводил Гусперо к соседней палатке и откинул полг. Взгляд Гусперо уперся в деревянного идола высотой около четырех футов. Это было изображение человека или бога, сидящего на корточках; его шею охватывали белые бусы, тело было окрашено в белый и черный цвета и только лицо - в пурпур. «Это Киваса, - пояснил Кемпис, - хранитель душ. По сути своих проявлений очень напоминает нашего Святого Духа».
- Значит, их у вас двое? - Гусперо почесал в затылке и, пораженный, принялся накручивать на палец клок волос. - Вроде наших лондонских Гога и Магога, хотя, как будто, эти два джентльмена ни разу не сотворили ничего путного.
Кемписа, по-видимому, это сравнение ничуть не задело.
- Уподобление не совсем правильное, Гусперо. Сами мы не поклоняемся Кивасе - он у нас для индейцев, которые желают сохранить свою старую религию, но не отказываются и от новой, католической. Держась за обе, они чувствую себя уверенней, и я, со своей стороны, не вижу в том беды. - Гусперо не открывал рта, поскольку не знал, что сказать. - Как об этом отзовется ваш благочестивый господин?
Юноша покачал головой.
- Он не смолчит, мистер Кемпис. Это я вам обещаю. Думаю, одной недели ему не хватит, чтобы успокоиться.
Вернувшись на следующее утро в Нью-Миль- тон, Гусперо не сразу отправился в дом своего хозяина. Вместо этого он пошел к своей жене и к Джейн Джервис, дочери Морерода, которую они воспитывали у себя, хотя официально не удочеряли.
- Что ж, Кейт, - произнес он после многочисленных поцелуев, - это, как ни крути, совершенно новый мир.
- Где это, Гус?
- За рекой, в стороне. Мэри-Маунт похож на кипящий котел. Словно раскрашенные театральные подмостки, все в мишуре и блестках. Ох, Кейт, это было чудесно.
Вскоре он добрался до покоев мистера Мильтона. Слепец стоял у окна лицом к саду, но Гус не сомневался, что его шаги будут тотчас узнаны.
- Ну, - заговорил Мильтон, - что скажешь? Как проявили себя эти сводники римской блудницы?
- Очень хорошо, сэр.
- Уже успели заразить страну своим ядовитым дыханием?
- Нет, насколько мне известно. Но мистер Кемпис шлет вам приветствия.
- Вот как? Это немытое свиное рыло. Червь, точащий мозг. - Он сделал паузу, - Ты все молчишь. Томиться в ожидании новостей - настоящая пытка. Выкладывай.
- Если вы спрашиваете о моем мнении, то я и не знаю, с чего начать. В Мэри-Маунт просто глаза разбегаются…
- Будь любезен, нельзя ли без пустословия?
- Ладно, сэр. - В упор глядя на Мильтона, он показал ему язык. - Думаю, не ошибусь, если скажу, что они поклоняются образу, который называют Пресвятой Марией.
- Об этом мне уже известно. Вечный позор и профанация: в новых землях процвело заскорузлое невежество мертвых веков. Наблюдал ли ты размалеванные отбросы, которые они называют мессой?
- Какая-то церемония там происходила.
- Без сомнения, с золотом и мишурой из старого ааронова гардероба, все эти иудейские обноски, накладные бороды и четки.
Слушая его, Гусперо улыбался краем рта.
- Там был еще майский шест. В пестром тряпичном убранстве.
- Что-что?
- Майский шест, сэр.
- Ну вот мы и вернулись в средневековье. - Мильтон подпер рукою лоб. - Гигантский шлейф грехов стер с небес солнце и звезды.
- Это для танцев, мистер Мильтон, не более того.
- Этот Кемпис переступил границы стыда. Поклоняться столбам?
- Нет, сэр. Они не поклоняются. Я уже сказал: они танцуют вокруг шеста.
- Это все едино. Все едино. Дай-ка мне свежей воды, а то при мысли об этом сраме у меня закружилась голова. - Он опустился на стульчик и продолжил разговор не раньше, чем отхлебнул из чашки. - В прежние времена, Гусперо, майский шест, этот духовный вавилонский столп, возведенный до высот мерзости, был предметом фанатичного поклонения. Некогда в английских городах и деревнях он, как жуткий идол, бывал центром неистовых беснований. Сейчас все повторяется. - Неожиданно он усмехнулся. - Интересно, что об этом скажет Храним Коттон? Не попросишь ли ты его навестить меня на досуге?
Храним Коттон, как оказалось, изнывал от нетерпения, ожидая новостей о размалеванных блудницах Мэри-Маунт, поэтому вызвался тут же пойти с Гусперо. Мильтон встретил его холодно.
- Храним Коттон? Будьте добры сесть. - Немного помолчав, он вопросил: - Ужели Господь поразил нас свыше безумием?
- Боже, сэр, о чем вы?
- Бесстыдство расцветает пышным цветом у нас под самым носом.
Храним Коттон утер себе лицо и медленно окинул взглядом комнату.
- Где это, мистер Мильтон?
- Они служат мессы. Выряжаются в свои запятнанные грехом ризы. Извлекают языческие одеяния из груды церковного хлама. Они поклоняются тусклым образам, Храним. Они поставили в Мэри-Маунт майский шест!
- О мерзость запустения, мистер Мильтон.
- В точности мои слова. Они освятили его. Кадили перед ним. - Гусперо взглянул на него изумленно, потому что ни о чем таком не рассказывал. - Они разукрасили его нечистым, вшивым тряпьем, которое, надо думать, спало с натруженных плеч Времени.
- О извращенность, сэр!
- Это поселение, мой добрый Храним, - свернувшаяся слизь трехдневной лихорадки.
Храним,-Коттон послал Гусперо дикий взгляд, тот в ответ даже не моргнул.
- Заставьте их есть камни и грязь, сэр. Пусть обрежут свои буйные кудри!
