Фердинанда и Миранду: красивый иностранец терпит кораблекрушение на ее берегах…
— Так, конечно это была любовь с первого взгляда для Лулу, — пробормотала Люси. Это было тем, чего она боялась: та же самая беспечная, автоматическая любовь, которая обеспокоила ее в Хелстоне.
— Правильно, — сказал Билл. — У нее не было выбора, кроме как влюбиться в него. Но вот что интересно, так это Даниэль. Ты видишь, он не должен был учить ее обрабатывать сотканный парус, или получать доверие ее отца, принося стоящую сезона рыбу, лечить, или показывать, — Билл указал на влюбленных на пляже — соглашается татуировать все его тело полностью, согласно ее местному обычаю. Этого было достаточно, даже если бы Даниэль только что обнаружился. Лулу любила бы его все равно.
— Он делает это, потому что — подумала Люси вслух. — Потому, что он хочет заслужить ее любовь. Потому что иначе, он только использовал бы в своих интересах их проклятие. Потому что независимо от того, каким кругом они связаны, его любовь к ней … настоящая.
Значит, почему Люси не была полностью убеждена?
На пляже сидел Даниэль. Он обнял Лулу за плечи и начал ее нежно целовать. Его грудь кровоточила от сделанной татуировки, но ни один из них, казалось, не заметил. Их губы только разошлись, они не переставали смотреть друг на друга.
— Я хочу уйти сейчас, — внезапно сказала Люси Биллу.
— Правда? — Билл моргнул, вставая на ветке дерева, как будто она поразила его.
— Да, правда. Я получила то, для чего я пришла сюда, и я готова идти дальше. Прямо сейчас. — Она, тоже, попыталась встать, но ветка, закачалась под ее весом.
— Гм, хорошо. — Билл взял ее руку, чтобы удержать ее. — Куда?
— Я не знаю, но давай поспешим. — Солнце опускалось за горизонт позади них, удлиняя тени влюбленных на песке. — Пожалуйста. Я хочу оставить в памяти хоть что-то хорошее. Я не хочу видеть, как она умирает.
Лицо Билла менялось и гримасничало, но он ничего не говорил.
Больше Люси не могла ждать. Она закрыла глаза, и позволила ее желанию призывать Предвестника. Когда она открыла глаза снова, она смогла различить дрожь в тени соседнего дерева маракуйи. Она сконцентрировалась, вызывая ее со всей своей энергией, пока Предвестник не начал дрожать.
— Давай же. — сказала она, стиснув зубы.
Наконец, Предвестник освободился, пронесся от дерева по воздуху, и завис прямо перед ней.
— Полегче, — сказал Билл, паря над ветвью. — Отчаяние и Путешествие в предвестнике не очень хорошо совмещаются. Как соленые огурцы и шоколад.
Люси уставилась на него.
— Я имею в виду: не поддавайся отчаянию настолько, чтобы потерять из виду то, что ты хочешь.
— Я хочу убраться отсюда, — сказала Люси, но она не могла превратить тень в устойчивую форму, независимо от того как сильно она старалась. Она не смотрела на влюбленных на пляже, но тем не менее она чувствовала, что темнота сгустилась в небе над пляжем. Это не были облака дождя. — Поможешь мне, Билл?
Он вздохнул, достигнув темной массы в воздухе, и потянул ее к себе. — Это твоя тень, твоя реализация. Я управляю ею, но это — твой предвестник и твое прошлое.
Люси кивнула.
— Это значит, ты не знаешь, куда она перенесет нас, и я не несу за это ответственности.
Она опять кивнула.
— Тогда ладно. — Он потер Предвестник, пока он не стал более темным; тогда он поймал темное пятно пальцем и дернул за него. Это работало как своего рода ручка двери. Хлынул запах плесени, заставляя Люси кашлять.
— Да, я тоже чувствую этот запах — сказал Билл. — Он старый. — Он жестикулировал пропуская ее вперед. — Дамы первые.
ПРУССИЯ 7 января 1758
Снежинка поцеловала нос Люси.
Потом еще и еще, и больше, пока буря порывами не заполнила воздух и пока весь мир не стал белым и холодным. Она выдохнула большое облако воздуха в холод.
Так или иначе она знала, что они в конце концов окажутся здесь, хотя она была не совсем уверена в том, где они были. Все, что она знала, это то, что после-полуденное небо было темным, бушевал яростный шторм, а мокрый снег просачивался сквозь ее ботинки, промораживая ее до костей.
Она шла на свои собственные похороны.
Она почувствовала это в момент, когда проходила через этот Предвестник. Надвигающаяся враждебность, неумолимая как слой льда. Она оказалась в воротах кладбища, всего покрытого снегом. Позади нее была усаженная деревьями дорога, голые ветки, цепляющиеся за небо в свинцовых тучах. Перед нею была невысокая из покрытой снегом земли, надгробная плита и крест, выступающие как белые неровные, грязные зубы.
В нескольких шагах позади нее кто-то присвиснул. — Ты уверена, что готова к этому? — Билл. У него был запыхавшийся голос, будто он только догнал ее.
— Да. — ее губы дрожали. Она не повернулась, пока Билл не развернул ее, взяв за плечи.
— Здесь, — сказал он, протягивая темное пальто из норки. — я думаю, для тебя будет слишком холодно.
— Где ты…
— Я взял это у дамы которая вернулась домой с рынка. Не беспокойся, у нее достаточно одежды.
— Билл!
— Эй, тебе это было нужно! — Он пожал плечами. — Носи на здоровье.
Он накинул толстое пальто на плечи Люси, и она потянула его ближе. Оно было невероятно мягким и теплым. Волна благодарности прошла по ней; и она взяла его лапу, даже не заботясь о том, что она была липкой и холодной.
— Ладно, — сказал Билл, сжимая ее руку. На мгновение Люси почувствовала какое-то тепло в кончиках его пальцев. Но затем это закончилось, и каменные пальцы Билла опять стали твердыми и холодными. Он глубоко и нервно вздохнул. — Гм. Мм. Пруссия, середина восемнадцатого столетия. Ты живешь в небольшой деревне на берегу реки Гендел. Очень хорошо. — Он откашлялся и выплюнул большой комок мокроты перед тем, как продолжить. — Я должен сказать, э, что ты жила. Ты на самом деле, только что…
— Билл? — Она вытянула шею, чтобы посмотреть как он сидит сгорбившись вперед на ее плече. — Все в порядке, — сказала она тихо. Тебе не нужно объяснять. Позволь мне, знаешь ли, почувствовать это.
— Это, наверное, лучше всего.
Поскольку Люси шла спокойно через ворота кладбища, Билл опять взлетел. Он сидел со скрещенными ногами на крыше поросшей лишайником церкви, осыпающейся песком из-под его когтей. Люси опустила платок на голове, чтобы больше скрыть свое лицо.
Впереди были скорбящие, одетые в черное и мрачные, сжатые так плотно вместе, чтобы согреться, что они были похожи на одну массу горя. За исключением одного человека, который поддерживал группу и стоял в другой стороне. Он склонил непокрытую светлую голову.
Никто не говорил и даже не смотрел на Даниэля. Люси не могла сказать, был ли он обеспокоен, будучи не со всеми или это его устраивало.
К тому времени, когда она достигла конца малочисленной толпы, похороны приближались к концу. Имя было вырезано на плоской серой надгробной плите: Люсинда Мюллер. Мальчик, не старше чем двенадцать лет, с темными волосами, бледной кожей и слезами, текущими по его лицу, помог своему отцу — ее отец в этой другой жизни? — сделать первую насыпь земли на могилу.
Эти мужчины, должно быть, были связаны с ее прошлым я. Они, должно быть, любили ее. Были женщины и дети, кричащие позади них; Люсинда Мюллер, должно быть, значила что-то и для них тоже. Возможно она значила для них все.
Но Люси Прайс не знала этих людей. Она чувствовала себя черствой и странной, понимая, что они
