Она яростно набросилась на тесто и замерла. Боже, ее мать пекла шоколадный кекс каждый раз, когда была чем-то расстроена. Как только на столе появлялся шоколадный кекс, Молли знала: какое-то ужасное событие расстроило мать и вывело ее из обычно спокойного и благожелательного состояния.
— Но ради чего? — спросила она, сидя за домашним столом во время одного из возвращений из университета и, под грустным взглядом матери, выковыривая пальцем изюминку из своего куска кекса. — Сама же ты не ешь его.
— Знаю. Просто нужно чем-то занять руки.
— Должно быть, хочется кого-то побить, — подпустила шпильку Молли.
— Ммм… возможно, — ответила мать. — Твоя бабушка всегда пекла этот кекс, когда была расстроена. Но для нее, прошедшей через войну, шоколадный кекс был баловством и роскошью.
— Успокаивающее занятие, — блеснула знаниями по психологии Молли.
— Что-то в этом роде, — согласилась тогда мать.
Злобно хмурясь, Молли начала просеивать муку в тесто. Это отрезвляющий, хотя и унизительный момент нежеланного осознания, что она продолжает семейную традицию. Но в то же время есть что-то несомненно успокаивающее в этом знании, даже для такой независимо мыслящей натуры, как она.
Внезапно ее раздражение усилилось.
Не значит ли это, что лет через двадцать ее дочь будет стоять над миской с тестом, давая выход отрицательным эмоциям?
Конечно, она будет похожа на своего отца, будет обладать всеми его ошеломляюще красивыми чертами, но по-своему, по-женски. Он будет обожать и баловать дочь, а потом обвинять ее, Молли, в том, что она слишком снисходительна к девочке. Он будет учить ее ловить рыбу и плавать, пытаться сделать из нее мальчишку, сорвиголову, а потом будет ошеломлен, смущен и совершенно обезоружен, когда в один прекрасный день она спустится по лестнице в своем первом «взрослом» и женственном наряде.
Он будет ненавидеть ее мальчиков и вторгаться в ночные оргии — по крайней мере так ей будет казаться, — и он же будет бороться с навернувшимися на глаза слезами, когда она, рано или поздно, покинет дом. Конечно, она откажется использовать титул, но в глубине души будет гордиться историей и семейными традициями, которые получила в наследство…
Молли рассерженно вздохнула, когда первая слеза, а за ней и вторая упали на стол. Чувствуя себя глубоко несчастной, она смахнула их. С какой стати плакать? Алекс не для нее.
Он олицетворяет собой все, что она не любит, презирает. Однако, как говорится, лучший способ изменить нечто — познать это нечто изнутри.
Если верить Бобу, Алекс — очень передовой и либеральный землевладелец, при этом жалостливый и заботливый человек — запретил охоту в своих владениях, и он же поставил интересы и благополучие своих арендаторов едва ли не выше собственных интересов. Этот человек не торгует своим наследственным титулом и привилегиями, а использует их на пользу другим людям. Этот человек…
Этот человек не играет никакой роли в ее жизни, как и она в его, жестко напомнила себе Молли.
Она быстро начала выкладывать тесто в подготовленную форму. Хватит. Этот кекс затеян, чтобы пресечь, а не поощрять, мысли о нем, сурово твердила она, автоматически выскребая остатки из миски и поднося ложку к губам.
Облизывать ложку с сырым тестом, пока мать ставила кекс в печь, было ее излюбленной детской забавой, но сейчас густая, сладкая масса вызывала отвращение. Потерян вкус к простым удовольствиям и забавам детства, с грустью осознала она. Они останутся ее дочери… дочери Алекса…
Горько-сладкая боль пронзила ее сердце, заставила едва не задохнуться от муки.
С какой стати терзать себя подобным образом? Нет причин. Нет, и все.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Молли вздрогнула, когда зазвонил телефон, но на другом конце линии был не Алекс. Это она поняла сразу, едва узнала голос Боба.
— Я только хочу сообщить, что сегодняшнее собрание состоится на час позже, — предупредил он. — Похоже, собирается прийти половина города. Обстановка благодаря бродягам все время накаляется, и нет этому конца.
— Спасибо, — ответила Молли. — Постараюсь прийти пораньше. Возможно, удастся записать, что говорят люди до и после собрания.
— Неплохая идея, — одобрил Боб.
Возможно, и неплохая, но из-за нее придется оставить на кухне ужасающий беспорядок, поняла Молли, едва выставила кекс из печи. Нельзя тратить время на уборку, если она собирается выполнить обещание и оказаться в ратуше до начала собрания.
Добравшись до городской площади, Молли обнаружила, что народу больше, чем она ожидала. Огромный людской поток целеустремленно двигался к городской ратуше. Когда она останавливала людей и сообщала, что работает в местной газете и готовит статью о собрании, они одобрительно кивали, а в некоторых случаях даже подбадривали и выражали свои чувства относительно появления бродяг.
— Их нужно выгнать, — уверенно говорила одна молодая женщина. — Мои дети вместе со школой помогали восстанавливать этот лес. Моя Дейзи рыдала, услышав в школе, что они наделали. Всему классу обещали экскурсию в лес следующей весной, когда зацветет примула. Какой смысл пытаться учить их ответственности перед окружающей средой, если могут нагрянуть чужаки и натворить такое? Прошу прощения, — жаловалась она Молли. — Но мы приехали сюда, чтобы привить детям любовь к природе. Мужу пришлось перейти на низкооплачиваемую работу, чтобы перебраться в эти края, а сейчас вот это. Именно от подобных случаев, от подобного отношения мы пытаемся защитить наших детей. Ведь если есть подходящее место для стоянки в Литтл-Барлоу, то просто начинаешь думать, что они выбрали этот лес нарочно. Они действительно хотят нанести ему ущерб…
— Уверена, что это не так, — возразила Молли.
— Неужели? — хмуро переспросила ее молодая женщина. — Я слышала, именно маленькая мадам, сводная сестра Алекса, привела их сюда. Очень похоже на нее. С ней вечно одни неприятности.
Эту точку зрения, высказанную молодой женщиной, о разорении леса, Молли в той или иной форме выслушивала снова и снова в течение следующего получаса, пока брала интервью у людей, прибывающих на собрание.
Некоторые, конечно, высказывали другие мнения… фермеры — опасения насчет посевов и скота, держатели магазинов в городе — относительно актов вандализма.
Даже хозяин бара, которого расспросила Молли, видел в появлении бродяг скорее угрозу, нежели выгоду, пусть даже они многократно увеличили его доход.
— Что хорошего, если они выдавят местную публику? В каком положении окажусь я, когда они уберутся? Три драки за последнюю ночь, и половина этой братии накурилась Бог весть чего. — Он, покачав головой, отвернулся от Молли и зашагал в ратушу.
Краем глаза она заметила знакомый «лендровер», и у нее засосало под ложечкой.
Напустив на себя деловой вид, она постаралась не оглядываться, настойчиво пытая пожилую даму, явно не желавшую давать интервью. Дама язвительно отвечала на вопросы Молли, затем отвернулась, чтобы схватить за руку проходившего мимо Алекса.
— Что вы собираетесь делать? — тревожно спросила она. — Мой коттедж на самом краю города, и я живу там одна.
— Не беспокойтесь, миссис Ливерсидж, — услышала Молли спокойный голос Алекса. — Рен присмотрит за этим участком дороги, хотя сомневаюсь, чтобы вам что-то грозило. Далековато от леса: все- таки противоположный конец города. Молли… — Он спокойно кивнул ей, пропуская миссис Ливерсидж в ратушу впереди себя, так что Молли оказалась рядом с ним.
