— Просто это звучит весомее. При имени Гиппократ на ум приходят лекарства и болезни. И вот еще что: путешествовать ты будешь в одиночку — так легче остаться незамеченным, Тебя будет сопровождать только один слуга.
Чтобы ты мог доказать, что путешествуешь по моему поручению, тебе нужно какое-то объяснение. Ты можешь говорить, что должен купить бальзам из Иерихона, конечно, для меня лично и, разумеется, самого лучшего качества.
Каждый, кто имел дело с лекарствами и благовониями, конечно, знает об этом легендарном бальзаме. Его лучшие сорта ценятся вдвое дороже серебра, и римляне облагают большими налогами торговлю этим ценным веществом.
Кроме того, царица поручила мне приобрести в Иерусалиме подходящий подарок для Ирода. Для этого я должен был обратиться к египетскому торговцу посудой — человеку, который вот уже много лет представляет в этом городе разнообразные интересы нашей страны.
При прощании Ирас опечалилась так, будто я отправлялся на казнь.
— Ах, Гиппо, ты уезжаешь в чужую, дикую страну и оставляешь меня тут совсем одну! Милый друг, что мне делать без тебя? Я буду каждый день приносить богам жертву за твое благополучное возвращение.
Я не мог поверить своим ушам и теперь взглянул на Ирас совсем по-новому. Неужели я ей действительно так дорог? Она нравилась мне — и даже очень, но в тот момент меня волновали совсем иные мысли. Я не сомневался, что справлюсь с этим поручением. В те времена я был еще очень молод, жаждал приключений и был рад предстоящему занимательному путешествию в древнюю страну, когда-то принадлежавшую Египту. Но, видимо, я ожидал слишком многого, потому что поначалу это путешествие меня разочаровало.
Один из парусников флота Клеопатры через два дня доставил меня в Рафию, город на границе Египта и Идумеи, откуда, собственно, и происходил Ирод. Он был арабом, а не евреем, однако несколько поколений назад жители Идумеи приняли — хотя и не совсем добровольно — иудейскую веру.
Иудеем был также и мой попутчик Салмо, родом из Иерусалима. Собственно говоря, его звали Шеломо, а греки переделали это в Саломон.
— Но, — сказал он, представляясь мне, — имя этого мудрого правителя всегда казалось мне слишком длинным, праздничным и торжественным. Так что зови меня, как все, — Салмо.
Он прибыл в Александрию три года назад, вместе с войском, которое прислал Антипатр, и осел здесь, как и многие другие евреи. Со временем он обзавелся семьей и теперь служил младшим офицером в царских войсках. Клеопатра дала мне в провожатые одного из иерусалимских евреев, чтобы мне легче было там ориентироваться. Салмо был высоким худощавым мужчиной, как почти все евреи, он умел читать и писать и очень хорошо знал историю своего народа. Без него уже на границе в Рафии меня ожидали бы большие трудности, потому что иудейские сборщики податей, видимо, превосходят всех прочих по навязчивой тщательности и дотошности расспросов.
Почему я путешествую по поручению царицы, а не заведу собственное дело? Какое количество бальзама я намерен купить и как собираюсь его перевозить? Только по суше? Или также на корабле, и если да, то из какой гавани? Каким образом собираюсь я оплатить товар? Золото? Серебро? Или обмен на другой товар? Или и то и другое? Если да, то в какой пропорции?
Они перерыли наш багаж сверху донизу, но Салмо шепотом приказал мне не мешать им. Потом он в цветистых выражениях похвалил старание и усердие служащих, представился евреем на службе у египетской царицы и — я даже не заметил, как — сунул этим господам несколько кусочков серебра. Мы получили папирус с печатью — что-то вроде пропуска, который подтверждал, что мы официально проверенные путешественники и едем по своим делам.
Так что мы спокойно поехали на своих мулах дальше вдоль берега, переночевали в древнем городе Аскалоне и у Асдода свернули на восток, в направлении Иерусалима.
В Аскалоне Салмо обнаружил недалеко от гавани увеселительное заведение с девочками, но когда мы хотели войти туда, еще в передней на нас пахнуло таким ужасным запахом, что мы поскорей выбежали обратно.
— Наверное, это лупанарий для моряков, которые за долгое плавание так изголодались по женщинам, что им ничего не может помешать.
Вместо этого мы завернули в трактир и пробовали там местное вино, пока языки наши не начали совсем заплетаться.
По пути Салмо рассказывал мне историю народа Израиля, сократив пять книг Моисея до удобных историй, однако на Антипатре и его сыновьях он остановился подробней. «Потому что, — сказал он, — если ты не будешь этого знать, господин, в Иерусалиме тебя не воспримут всерьез, и царица с таким же успехом могла бы послать вместо тебя какого-нибудь мула».
Я поднял руку, собираясь наказать его за дерзость, но он смеясь увернулся.
— Нельзя бить свободного еврея, даже за безобидную шутку.
Мне ничего не оставалось, как тоже рассмеяться и пообещать исправиться.
Мы прибыли в Иерусалим в начале мая, где-то между пессахом и праздником недели. Как оказалось, Ирода не было в городе: он отправился куда-то в Азию на встречу со своим другом Антонием, к которому после смерти Брута и Кассия с согласия Октавиана перешли римские восточные провинции. Он отправился, так сказать, с инспекцией, намереваясь посетить все важнейшие города подвластной ему обширной области. Вряд ли нам имело смысл последовать за ним, ведь никто не знал, где именно пребывает сейчас Марк Антоний и где должна была произойти его встреча с Иродом. Ожидали, что Ирод вернется месяца через два, а до тех пор мне следовало терпеливо ждать его в Иерусалиме.
Теперь мое поручение представилось мне довольно бессмысленным. Ирод, видимо, был не прочь возобновить былую дружбу с Антонием, а в это время я должен переманить его от Рима и представить в выгодном свете союз с Египтом.
У меня оставалась единственная надежда на то, что вспыльчивый и надменный Ирод поссорится с Антонием, и тогда это предложение покажется ему достойным внимания. При этом вовсе не понадобится обманывать римлян, потому что договор с Клеопатрой будет касаться только Египта и Палестины. Рим при этом ничего не теряет, но царица восстанавливает прежние границы государства. Я не стал больше ломать себе голову. У меня было поручение, которое я должен был выполнить, хотя, откровенно говоря, я немного побаивался этого жестокого араба. Подобные тираны иногда выражают свой ответ тем, что велят изувечить или убить послов.
От Салмо мне в это время проку было немного, потому что почти каждый день он под каким-нибудь важным предлогом просил его отпустить. Сначала это были многочисленные члены его большой семьи, которых он должен был навестить, потом — друзья, а кроме того, он просто хотел походить и прислушаться, что нового говорят о политике. Тогдашний Иерусалим не очень меня впечатлил, может быть, потому, что я прибыл из Египта, где немало было больших городов и старше, и красивее его. Тому, кто, как я, знал Фивы, Мемфис и Александрию, не особенно понравился бы этот город с кривыми улочками и узкими вонючими переулками. Храмы, разрушенные вавилонянами, тоже не являли собой прекрасного зрелища, видимо, их восстанавливали только по необходимости. Говорят, при Ироде город стал совсем другим, но об этом мне ничего не известно.
Я чувствовал себя здесь немного потерянным, по-арамейски я ни слова не понимал. Правда, общаться я мог с помощью греческого: этот язык понимали в лавках покрупнее и им владели все образованные люди.
Салмо нашел для нас две комнаты на одном постоялом дворе недалеко от дворца Хасмонеев. В Нижнем Городе, у так называемых Мусорных ворот, он обнаружил также довольно чистый лупанарий. «Приятное разнообразие среди этой неизменности», — подумал я и пошутил:
— Ну теперь я действительно должен пойти в Иерусалим, чтобы переспать с какой-нибудь еврейкой, хотя их и в Александрии немало.
На лице Салмо вновь появилась его обычная дерзкая ухмылка, к которой я уже успел привыкнуть.
— Закон здесь запрещает иудейкам проституцию. Ты можешь найти там девушек из Сирии,
