Месопотамии, Азии, Эллады… Но если ты хочешь лечь в постель с иудейкой, тебе придется жениться на ней или подцепить какую-нибудь вдову — это для иностранца не так-то просто.
В последние дни я стал замечать, что Салмо выглядит каким-то растерянным и затравленным, не отпускает больше никаких шуточек и часто настороженно выглядывает в окошко.
— Что, обесчестил какую-нибудь девушку и боишься теперь ее отца и братьев? — пошутил я.
Но он даже не улыбнулся.
— Нет, это совсем другое…
Вскоре я все же узнал, в чем дело. Однажды утром, еще до того, как мне удалось предпринять поход в лупанарий, ко мне пришли двое солдат из городской стражи и спросили, состоит ли у меня на службе Иона бен Наум. Я ответил, что нет и что моего слугу зовут Саломон, или Салмо. Тогда они попросили меня пройти с ними, чтобы опознать этого человека.
Убежденный в том, что произошла какая-то ошибка, я проследовал за ними в городскую тюрьму — мрачное здание на севере Верхнего Города. То, что лежало там скорчившись на полу на гнилой соломе, мало походило на моего слугу Салмо. Стражники грубо рванули его кверху, и я увидел разбитое лицо с одним закрытым и одним наполовину приоткрытым глазом. Губы его опухли и потрескались, нос был сломан в двух местах, подбородок в крови.
— Салмо? — спросил я дрожащим голосом.
Из распухших губ вырвался какой-то неясный хрип, но я все же узнал его по волосам и по одежде.
— Это действительно мой слуга Салмо, но почему он…
— Сейчас ты это узнаешь!
Их начальник говорил на ломаном греческом. Не то чтобы он был недружелюбен, но в его действиях сквозила такая скука и равнодушие, что понятно было: ему ежедневно приходится сталкиваться с подобными делами.
Меня привели в здание суда, которое находилось неподалеку от дворца Хасмонеев. Спустя примерно полчаса появился какой-то молодой усердный чиновник, видимо что-то вроде следователя, и начал расспрашивать меня. Сначала он хотел знать все обо мне, и я продолжал изображать из себя торговца — надеюсь, убедительно. Да, я здесь по пути в Иерихон, захотел остановиться на несколько дней, чтобы посмотреть знаменитый Иерусалим и дать возможность моему слуге навестить друзей и родственников. Табличка с царской печатью, кажется, не особенно его впечатлила — похоже, он счел ее фальшивой. Затем я должен был сообщить ему все, что знаю о Салмо, — это было совсем немного. Чиновник кивнул.
— Я тебе верю. Но Иона — так в действительности зовут твоего слугу, это выяснилось, когда его хорошенько допросили, — скрыл от тебя важную часть своей жизни. Прежде чем он стал солдатом и принял имя Саломон, он принадлежал к шайке разбойников пресловутого Эцехии. Он один из немногих, кому удалось уйти от суда. Это следует исправить. Впрочем, все дальнейшее тебя не касается. Иона бен Наум долго значился в розыскных списках. К сожалению, он был так неосторожен, что решил вновь встретиться со своими родственниками и старыми друзьями. Так как Ирод и первосвященник Гиркан сейчас в отъезде, рассмотрение этого дела мы отложим до их возвращения.
— Могу ли я сделать что-нибудь для Салмо, то есть для Ионы? Он был мне хорошим слугой, и я хотел бы…
— Ирод уже на пути к Иерусалиму. Вероятно, он прибудет на следующей неделе. Если хочешь, подожди его, но ты ничем не сможешь помочь Ионе.
Я проклинал мое поручение и всей душой стремился назад в Александрию, назад в Брухейон, где каждый меня знает и где я пользуюсь большим уважением как личный врач царицы. Здесь я всего лишь какой-то нежелательный иностранец, язычник, вызывающий отвращение у иудеев. То, что я почитаю моих богов скорее по традиции, чем по велению сердца, не имело здесь никакого значения. Многие ученые греки древности в своих сочинениях говорили не о богах, а о божестве. Вера иудеев в единого Бога привлекала меня, хотя их связанные с этим правила и обычаи казались мне скорее отталкивающими. Вся их религия представляла собой нагромождение заповедей и запретов, из которых только немногие можно было как-то разумно объяснить.
Когда я в каком-то трактире потребовал кружку молока, хозяин почти лишился чувств и только растерянно кивнул на мою тарелку с колбасой. Ладно, к этому я привык, но с какой стати от меня, иностранца и язычника, требовать соблюдения Субботы — с этим я никак не мог согласиться. Снова и снова я невольно нарушал эту заповедь, и каждый раз получал предупреждение — будь я иудеем, меня бы высекли на переднем дворе храма, как происходило каждую неделю по нескольку раз с мелкими нарушителями закона.
Я очень беспокоился о моем слуге Салмо. Может быть, они убьют его там в тюрьме. Судя по тому, как он выглядел, он вполне мог умереть и от ран. Когда я попытался узнать что-нибудь о нем, мне ответили, что меня своевременно известят. О чем? Этого они не сказали.
Настало время позаботиться о подарке для Ирода и его брата. Египетский торговец внимательно изучил выданное мне царицей удостоверение и со вздохом сказал:
— Ирод любит роскошь и обладает хорошим вкусом. Так что подарок должен быть дорогим и изысканным. Я посмотрю.
Он достал мне золотой столовый прибор для смешивания вина с водой: два прекрасных кувшина, украшенных изысканной резьбой и четыре таких же бокала. Из уважения к иудейским традициям, выгравированный орнамент изображал различные элементы растений, а ни в коем случае не людей или животных.
Ирод и его брат Фасаил возвратились из Азии в июне. Прибытие их было обставлено чрезвычайно пышно. В этот день не было и намека на непопулярность Ирода. На всем пути его следования улицы были заполнены ликующими толпами. Правда, где-то на заднем плане я замечал и людей, лица которых не выражали особенного восторга, но ведь известно, что пятерых громко кричащих людей во всем квартале слышно, а целую сотню молчащих совсем незаметно. Вокруг было много людей, говоривших по-гречески, так что я уже в первые часы услышал, что привезли с собой Ирод и Фасаил от Антония: титул правителей. Он назначил их обоих тетрархами Иудеи, они получали власть над Идумеей, Иудеей, Галилеей и Самарией. Правда, для Фасаила этот титул не имел особого смысла: все знали, что он является лишь тенью своего брата, и сам он считал это совершенно справедливым.
Я не рассчитывал на аудиенцию в ближайшее время, но, видимо, на этот раз печать царицы все же возымела свое действие. Спустя четыре дня после возвращения Ирод принял меня в своем доме. Я заранее попросил знакомого торговца, чтобы он передал мой подарок через час после начала аудиенции. При въезде Ирода в город я в общем-то и не увидел его, теперь же он предстал передо мной, приветливо улыбающийся, и легким кивком ответил на мой глубокий поклон.
— Я приветствую тебя, Олимп из Александрии, и хотел бы извиниться, что заставил тебя так долго ждать.
Это был человек, о котором говорили, что он погубил себя, войдя в историю. Он был строен, среднего роста, хорошего сложения. На бронзовом от загара лице с правильными чертами выделялись миндалевидные глаза и высокий гладкий лоб. Щеки и подбородок скрывала лишь короткая черная бородка. Это было необычно для высокопоставленного иудейского сановника: здесь вокруг все были бородачами. Возможно, этим он хотел подчеркнуть, что он не иудей. Этот человек излучал силу и достоинство. Взгляд его был спокоен и тверд, но при этом странно пуст, может быть, оттого, что зрачки были совершенно незаметны в черноте его глаз. Он протянул руку и спросил:
— Где послание твоей царицы?
Все смотрели на меня с любопытством: Ирод, оба чиновника позади него и даже телохранитель у двери.
— Согласно воле царицы, я должен передать его устно и, если ты позволишь, без свидетелей.
Он оглядел меня, делая вид, что раздумывает.
— Хорошо, я согласен. Может быть, мне стоит позвать моего брата, тетрарха Фасаила. Но нет, не надо, я потом все ему сообщу.
Я сказал все, что следовало, и, учитывая положение дел, был готов к тому, что Ирод высокомерно высмеет это. Но я плохо его знал. Он с вежливым вниманием выслушал меня спокойно и до конца.
