утихал, но в панике Чарли этого даже не заметил и снова побежал вслепую, с распахнутой на груди одеждой, натыкаясь на кусты и деревья, спотыкаясь о невидимые камни под ногами. Наконец он выскочил на открытое место и впервые смог развить хорошую скорость.
После долгого бега мальчик наткнулся на проволочную ограду, и проволока больно врезалась ему в кожу. От неожиданности он не удержался на ногах — и сел на землю, задыхаясь и прижимая ладони к голой груди.
Далеко внизу, под холмом, человеческий голос увещевал собак; те и впрямь успокоились, и единственным звуком для Чарли осталось его собственное частое дыхание. Он посидел, скорчившись и ожидая, когда снова сможет нормально дышать; потом разогнулся и впервые с тех пор, как вышел из дома, заметил, что у него порвана пижама. Мальчик осторожно запахнул обтрепанные края курточки на груди, будто это могло успокоить боль от пореза.
Через некоторое время он смог подняться на ноги, постоял неподвижно — и наконец двинулся вверх по склону, вдоль проволочного заграждения. Теперь Чарли шел прихрамывая: упав, он потерял одну тапочку.
Ограда кончилась внезапно. Она была старая, неизвестно когда поставленная, и уцелела лишь частично. Увидев, что она кончилась, Чарли испытал невольное облегчение — как будто именно ограда мешала ему достигнуть цели. Приободрившись, он переступил через обрывок проволоки и зашагал к темнеющему лесу.
Идти среди деревьев первое время было приятно. Сквозь листву проникал лунный свет, в ветвях мягко шумел ветер. Все это успокаивало, но по мере того, как Чарли углублялся в лес, ему становилось все тревожнее. Здесь было что-то не так — то ли незнакомый запах, то ли странные звуки, каких он никогда еще не слышал. Мальчик остановился.
Он неподвижно стоял между стволов и озирался. Он даже не представлял, где находится, не понимал, как попал сюда. Вся ночь казалась одной сплошной борьбой — но Чарли совершенно не помнил, с какой стати ему понадобилось бороться. Кажется, он чего-то хотел добиться, — только вот чего?
Лицо и руки горели, изодранные колючками. Босая ступня, нежная и непривычная к ходьбе по голой земле, уже была порезана и болела; но более всего Чарли страдал от одиночества. Ему ужасно хотелось обратно, в свою комнату, в постель; но похоже, дом теперь был утрачен навеки — настолько сильно он отличался от страшного леса, что попасть из одного в другой казалось невозможным.
Чарли приложил ухо к запястью, чтобы послушать тиканье часов. Но даже тихий ритмичный звук не помогал ему этой ночью. Мальчик поплотнее запахнул рваную пижамную курточку и медленно побрел вверх по склону, петляя меж деревьев. На ходу его сотрясал беззвучный плач.
Глава 11
Поутру Сара поднималась медленно, сначала свесила с кровати ноги и повалялась так — и только потом встала на пол. Пройдясь по комнате, она на минутку остановилась перед зеркалом и пригладила волосы, чтобы прикрыть уши.
«Одной из величайших моих ошибок было постричься», — подумала девочка.
Помнится, она явилась в парикмахерскую школу в Бентли, захватив с собой фотографию из журнала, и попросила девушку-стажера постричь ее в точности как на картинке.
— И вы только гляньте, что она со мной сделала! — вопила Сара через несколько часов по возвращении домой. — Полное уродство!
— Не так уж плохо, — утешала ее Ванда.
— Скажите мне правду! Сперва посмотрите на фото. Внимательно смотрите! А теперь отвечайте — похожа я хоть чуточку, хоть маленькую
Ванда и тетя Вилли вынуждены были признать, что Сара не имеет ничего общего с блондинистой моделью.
— Уродство, просто уродство и ничего более. Не понимаю, почему нельзя просто взять отличную картинку из журнала — и постричь человека так, как показано, и при этом его не изуродовать? Надеюсь, та девица провалит все экзамены!
— На самом деле твоя
— Заткнись, Ванда. Если ты пробуешь шутить, у тебя не выходит.
— Я и не шучу. Это правда.
— Я, помнится, воздерживалась от остроумных замечаний, когда тебе сделали уродский перманент.
— Ничего подобного. Ты обзывала меня Нежным Беном[7].
— Я хотела сделать комплимент.
— Так, девочки, хватит спорить. Прекратите немедленно, я вам говорю!
Теперь же Сара смотрела на себя в зеркало, с горечью осознавая свою ошибку. Неожиданно пришла мысль: я похожа на кота из мультика, на Себастьяна, который все время за Птичкой Твити гоняется; когда его переехало паровым катком и он стал плоский, как коврик[8]. Вот и я с этой стрижкой и с совершенно плоским лицом — вылитый тот котище…
— Сара! — крикнула с кухни тетя Вилли.
— Что?
— Иди завтракать, и Чарли пусть идет. Я не собираюсь по десять раз вам завтрак разогревать до самого вечера.
— Иду, иду.
Выйдя в коридор, она по дороге заглянула в спальню братишки.
— Чарли!
Но в постели его не было. Девочка прошла в гостиную. В последнее время Чарли научился сам включать телевизор — и с тех пор частенько просыпался рано, вставал и в одиночку смотрел утренние программы. Но сейчас он и в гостиной не обнаружился.
— Чарли уже встал, тетя.
Тетушка Вилли на кухне раскладывала по тарелкам овсянку.
— Опять овес, — простонала Сара. — Я лучше газировки выпью с бутербродом.
— Не говори ерунды. А Чарли где?
— Ну, в комнате его не было.
— Тогда найди его, — вздохнула тетя.
— Сперва посмотрю, как моя обувь поживает.
Девочка прошествовала к раковине и осмотрела свои кеды.
— Да, видок у них ужасный. Тетя Вилли, ты глянь. Правда, кошмар?
— Не нужно было тебе их портить. Я-то свой урок с покраской ткани давно уже выучила. Ты бы меня видела на похоронах дяди Берта в том ужасном фиолетовом платье!
— Как бы ты назвала такой цвет?
— Мне некогда о пустяках думать. Иди найди брата.
— Нет, у этого цвета есть название. Я просто хочу проверить, знаешь ли ты его.
— Нет, не знаю. А теперь сходи, наконец, за Чарли.
— Предлагаю три варианта на выбор. Итак, эти кеды либо ультрафиолетовые, либо уругвайские, либо цвета умбра.
— Умбра. Ступай немедленно за братом.
— Как ты догадалась?
— Потому что моей сестре лечили уши ультрафиолетом, и потому что я в юности читала историю Латинской Америки. Ступай за братом!
Сара поставила кеды обратно на газету и вернулась в коридор.
