подметальщик улиц — получишь лучшую из всех возможных бесплатную помощь. Сомневаюсь, что Анри выжил бы в какой-нибудь другой стране!» Как-то рассказала и о том, как возвращала мужу веру в то, что он по-прежнему любим и желанен, что он мужчина. Есть русские женщины во французских селеньях! Впрочем, почему в селеньях? Полина с мужем жили у самой Триумфальной арки.
Полина работала в модельном бизнесе и всегда помогала найти в своем магазине что-нибудь новенькое и не очень дорогое. Расстались, договорившись встретиться еще раз.
Программа по шоппингу, музеям и галереям была выполнена, осталось несколько дней просто на отдых. Гуляя, Марина зашла в «Самаритен» — не покупать, а в «комнату отдыха», как это называют американцы. Поднялась наверх и — нарочно не придумаешь! — прямо перед ней стояла ее московская знакомая, переводчица Надя, придерживая спиной дверь в кабинку. Увидев Марину, она безо всякого удивления по-деловому приказала:
— Марина, быстрее заходи, пока я дверь держу, а то тут все платное.
Обманув таким образом парижскую мэрию и облегченно вздохнув, расцеловались, хотя поговорить не пришлось: Надю ждала группа русских дам.
Марина вышла на крышу, которая была смотровой площадкой: «Лепота!» Совсем рядом — Ситэ, Собор Парижской Богоматери, Сена, крыши Парижа. Этот город она любила. Неожиданно она вздрогнула: в ее сумке ожила уже неделю молчавшая «Нокия». Медленно, не веря своим глазам, Марина читала английский текст: «Привет, Марина. Как вы? Помните ли вы меня? Дэвид». Немедленно ответила: «Я в лучшем городе мира». «В Риме? В Лондоне?» «Нет, не угадали — в Париже». «Вы с друзьями?» «Одна». «Можно я приеду?» «У меня осталось три дня, буду рада, если успеете». «Вы этого хотите?» «I do, I do, I do, I do, I do».[25]
«Иногда радость сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить в сторону», — выдала память. Марина начала декламировать в голос:
— Париж подо мною… — но, увидев понимающую улыбку в глазах стоящего рядом месье, перешла на «mute»[26], — ко мне едет кто-то, я так хочу кого-то… Отпуск у меня в конце концов или как?! Я хочу быть женщиной!
Она летела по Парижу, сама не зная куда. Остановилась перед витриной магазина и поняла: сюда, в царство роскошного белья.
— Знаете, я всегда покупаю белье только в Париже! — оповестила Марина прохожих и, мягко покачивая бедрами, вплыла в ароматный салон. Захотелось жеманиться, захотелось иметь крохотные губки сердечком. Полуобнаженная красотка с губами от уха до уха на огромной фотографии вернула ее в начало XXI века. Кроваво-красные буквы поперек голого живота красотки складывались в призыв: «Хотите, чтобы муж не изменял? Облегчите ему эту задачу!»
Отвернулась. «Не хочу в этот век, хочу туда, где женское белье было тайной, где свет не карал заблуждений, но тайны требовал…» Размечталась!
— Вам помочь, мадам?
Продавец был юн и смотрел на нее с участием: наверняка, выглядела она глупо. Нашлось все, как она любила. Цвета — черный и пудры, никаких рюшечек и поролона — только гладкое кружево или просто шелк. Попросила отнести в примерочную «и это, и то, и… вот это, пожалуйста». Вошла в большую комнату, больше похожую на будуар королевы Марии Антуанетты, опустила розовую бархатную штору, села в кресло с позолотой и такой же розовой обивкой. Хотелось говорить по-французски, бегло, грассируя. Хотелось шампанского с клубникой. Разделась, облачилась в шелка, повернулась и — по зеркалу показывали рекламу французского белья. Моделью была хорошо сохранившаяся блондинка возраста элегантности. В меру пухлые губы «модели» сами собой растянулись в улыбке. Это мышечное движение ушло внутрь, рождая там радость. Что за чудо это французское белье! Подобно скульптуру — берет «кусок» тела и убирает все лишнее. Пококетничав сама с собой, Марина пошла к кассе. За ней шла продавщица, неся элегантные коробки с сокровищами.
Перед кассой ее охватило сомнение. Это — как примета не покупать ничего до рождения младенца. «Но этого правила, кажется, теперь не придерживаются. В конце концов, это удовольствие для меня самой: хорошее белье придает женщине уверенность в себе!»
Оставив в магазине почти все деньги с карточки, вернулась в гостиницу, наполнила ванну до краев, налила туда гостиничного геля, утопила себя в горячей воде и стала мечтать о том, что будет завтра. Ее номер, к счастью, на втором этаже.
Позвонил, как и обещал, после полудня:
— Я иду к вам.
Она подождала немного и вышла из номера. Высокий мужчина стоял в вестибюле. Брутальный. Надменный. Почему? Она стала спускаться по лестнице, он увидел — лицо стало приветливым.
Подошел — и все вышло не так, как ей представлялось. Она с трудом его узнала, не потому, что он изменился: за эти три с чем-то месяца она его просто забыла. Осторожно поцеловал в щеку. Ему удалось забронировать номер в ее гостинице, он пошел туда, чтобы оставить сумку и переодеться. Она ждала его в холле. О том, чтобы пойти за ним или пригласить его в свой номер не могло быть и речи: незнакомый человек. Появилась даже мысль сбежать, придушенная, однако, в зародыше.
Первая неловкость прошла за чашкой кофе. Разговорились. Не англичанин он был, как она его упорно называла («Вы, англичане»…) — уэльсец. «Какая разница?» — подумала Марина и сделала очередную ошибку. Он опять поправил с той же мягкой улыбкой, но более настойчиво. «Следи за своей речью, для него это важно», — приказала она себе.
Он пенсионер, хотя и не по возрасту, шестьдесят один год (думала — моложе, оказалось старше ее на целых двенадцать лет), до пенсии был главой департамента в правительстве одного из центральных графств Англии. Давно в разводе. Живет недалеко от Виндзора и Лондона, в тихом зеленом городке.
Гуляли допоздна. Как прекрасно быть в Париже не одной, пить кофе не одной, обедать не одной… «Видит ли кто, какой у меня спутник? Вполне ничего себе спутник — представительный. И мы, кажется, хорошо смотримся вдвоем, — Марина оглянулась как будто невзначай. — Нет, все заняты собой, никому дела нет… А вот официант улыбается как-то по-особому. Конечно, улыбается: французский Дэвида далек от совершенства». На следующий день решили поехать в Версаль.
Жизнь как будто повернулась вспять. Марина вышла замуж на третьем курсе университета. С женихом общались в основном письмами. Он был очень занят модной тогда работой на космос и большую часть периода ухаживаний провел далеко от Москвы — виделись нечасто. Зарегистрировались через год после знакомства, и почти сразу — дети, как Марина мечтала. Взрослой она стала очень рано. В двадцать с небольшим она уже чувствовала себя женщиной среднего возраста, любящей и обремененной кучей серьезных обязанностей. В их квартире не было зеркала — ей оно и не было нужно. На что смотреть?! Выглядела ужасно, очень коротко стриглась, что ей совсем не шло, была вечно измученной, невыспавшейся, одевалась во что попало, давно забыла, что на свете существуют кремы и косметика. Дошло до того, что как-то в троллейбусе сидевший напротив старик спросил, глядя на ее очаровательного синеглазого годовалого сынишку:
— Какое чудо! Это ваш? Не может быть!
После этого она купила зеркало, отрастила волосы и стала следить за собой — для сыновей.
Сейчас жизнь давала ей шанс испытать то, чего не было в ее юные годы: романтическое ухаживание, полную свободу и ощущение своей женской силы и обаяния. В Версале во дворец с длиннющей очередью перед входом не пошли, а сразу — в парк. Гуляли, фотографировались, смеялись, сидели на скамейке в обнимку. Возвращаясь в Париж, оба знали, что должно случиться вечером. На следующий день он проводил ее в аэропорт, сказав на прощанье:
— Ты — лучшее, что со мной когда-либо случалось.
В самолете вспомнился старый фильм студенческих лет. Герой, упрекая героиню в измене, бросил о ее новом романе что-то вроде: «Это кожный роман!» На что та спокойно ответила: «А ты не заметил, что у меня есть кожа?» В те годы Марине казалось, что он ее страшно унизил, указав на бездуховность новой связи. А сейчас она могла бы ответить такими же словами: «У меня есть кожа!»
Начался их… роман? Марина избегала этого слова. Утром до работы читала его message
