В глазах Неда появились, но также быстро исчезли, настораживающие искорки. Ему бы побольше огня, подумала Беатрис, тогда цены бы ему не было.
— Разумеется! Ни одна женщина в здравом уме не позволит своей дочери даже близко подойти к обтрепанному бывшему капитану. Для того чтобы быть представленным такой девушке, на которой нам нужно, чтобы ты женился, ты должен выглядеть желательным претендентом на роль супруга. Как положено возвратившемуся домой герою войны.
Напористость исчезла из слов Маркуса, оставив одно раздражение.
— Боже милосердный, Нед, неужели ты до сих пор этого не знаешь? Мне не следовало позволять тебе уходить служить во флот. Мне следовало настоять, чтобы ты приобрел вместо этого немного лондонского лоска. Общество беспощадно, мой мальчик. Там столько махинаций и манипуляций. Там говорят одно, имея в виду другое, а все, что имеется в виду, может толковаться кому как заблагорассудится. Все это очень утомительно.
Озабоченность Джостена вызвала странное выражение на лице Неда.
— Не беспокойся обо мне, Маркус. Я как-нибудь проживу. Но тебе не кажется, что все это очень похоже на то, что ты только что осуждал? Я хочу сказать, не кажется ли тебе, что не очень честно притворяться тем, кем я не являюсь?
— Не очень честно? Что за вздор! Это совсем разные вещи, — сказал Джостен, явно обидевшись. — Нет ничего бесчестного в том, чтобы ты умышленно оказался в ситуации, где тебя может найти и влюбиться в тебя какая-нибудь богатая наследница. А это будет очень трудно сделать, если тебя невозможно даже представить ей.
Губы Неда дрогнули в улыбке.
— Предположим, что мне удастся найти такую леди, но зачем ей соглашаться выходить за меня замуж, когда она узнает, что у нас, гм-м, даже ночного горшка нет? Ей-то какая от этого выгода?
Удивленно взглянув на него, Надин ответила:
— Какая выгода? Она выйдет замуж за одного из Локтонов из Джостен-Холла. Ее деверем будет граф. Я помню, в каком радостном волнении была сама, когда Джостен заметил меня.
Еще бы ей не быть в волнении, подумала Беатрис. Надин приносила с собой огромное приданое, но у нее не было аристократической родословной. Вообще-то она очень любила Надин, но ее родня была отнюдь не того же калибра, что Локтоны из Джостен-Холла. К счастью, Надин никогда не забывала, как ей повезло, так что никому не приходилось напоминать ей об этом. А Маркус… Ну что ж, он любил ее глубоко и искренне, почти совсем так, как ее любил дорогой Пол.
— Наследница может истратить свои деньги на нас, как и на кого-нибудь другого. Для этого девушки и имеют деньги, Недди, — продолжала Надин, а Джостен с любовью смотрел на нее. — Чтобы принести их своим супругам. Я, например, выходя замуж за Джостена, принесла в приданое двадцать тысяч фунтов.
— Именно так, — кивнув, подтвердил Джостен. — Возможно, есть десятки богатых невест, которые даже не мечтают взлететь так высоко. Однако, — он понизил голос до конфиденциального полушепота, — неплохо все-таки иметь выбор. Я предпочел бы невестку немногословную, а не болтливую. И чтобы она не была косоглазой. — Он чуть помедлил. — По крайней мере, чтобы ее косоглазие не было заметно с противоположного конца комнаты.
Вместо того чтобы ответить, Нед откусил яблоко, которое до этого машинально вертел в руках, и принялся с аппетитом его жевать. Что происходит с этим мальчиком?
— Теперь тебе понятно, что требуется от тебя? Тебе всего лишь нужно найти подходящую девушку, поухаживать за ней, обручиться, переспать с ней и привезти ее сюда, к нам.
— Вместе с ее деньгами, — добавил Нед.
— А куда же еще их девать? — спросила Беатрис. — Какой-то ты странный, Нед. Может быть, ты нас не любишь?
— Люблю, — пробормотал Нед.
— Разумеется, любишь, — сказал Джостен. — А поэтому ты обязан сейчас поехать в Лондон, купить новую одежду и выглядеть, черт возьми, как подобает герою войны. Вот увидишь, Нед, сразу же появится множество кандидатур. Будет возможность выбрать.
Глава 3
Лидия отхлебнула глоток вина, радуясь тому, что поверхность жидкости не дрожит из-за того, что у нее трясутся руки.
— Значит, мне остается либо выйти замуж за самого богатого мужчину, какого удастся заставить сделать мне предложение, либо продолжать наслаждаться своей свободой в условиях сократившихся финансовых возможностей. Существенно сократившихся.
Ну вот. Ей удалось сказать это с полным безразличием. Впервые с тех пор, как Элинор вернула ее из заточения в Суссексе в блестящую среду, в которой она воспитывалась, она почувствовала себя не только неуверенной, но и испуганной. Ее мир был построен на основе, казалось бы, неисчерпаемого богатства. Но оно не было неистощимым, и теперь ему пришел конец.
Из конторы Теруиллиджера она стрелой полетела — хотя любой, кто наблюдал за ней, сказал бы, что она прошествовала, — в свой городской дом, где собиралась с друзьями поужинать и обменяться последними новостями. Она и не подозревала, что будет преподнесена в них как главное блюдо.
Она окинула взглядом уютную малую гостиную, ожидая, пока ее друзья переварят информацию, которую она им сообщила. Это была ее любимая комната — светлая, элегантная, с некоторым налетом экзотики. Она выбрала для этой комнаты парчовые шторы чайного цвета, которые отлично смотрелись на фоне бледно-голубых стен, и роскошный персидский ковер на пол. Пейзаж, который висел над каминной полкой, они купили вместе с Элинор на академической выставке два года назад. Мраморную статуэтку, украшавшую сервировочный стол, они тоже нашли вместе на уличном базаре в Венеции, куда ездили зимой после ее дебюта в свете. Она сразу же узнала в ней произведение античного времени.
В доме ее опекуна было множество подобных древностей, которые он в молодости привозил из путешествий. Она изучала его коллекции, пока жила в Суссексе, и ее глаз привык распознавать подобные вещи. В период ее заточения ей было больше нечем заняться. А пятнадцатый и шестнадцатый годы своей жизни она считала не чем иным, как заточением, ссылкой. Это были годы, когда она, пребывая в невыразимом горе после смерти любящих родителей, потеряла всех, кого знала.
Путешествуя с родителями из одного места в другое, она воспринимала как нечто само собой разумеющееся блеск и красоту окружающего мира, веселье, изысканность, царящие в компании. Смерть родителей положила этому конец. Пусть даже в Суссексе она научилась ценить искусство, неодушевленные вещи не могли заменить ей людей. Семью.
Она перевела взгляд на трех своих друзей, приглашенных сегодня на ужин. Это была Элинор, герцогиня Гренвилл, ее крестная мать, очень молоденькая миссис Сара Марчленд, ее самый старый друг, и, конечно, миловидная Эмили Код. Семья Сары владела собственностью во Франции, расположенной неподалеку от резиденции родителей Лидии в тех краях. В детстве они иногда играли вместе и возобновили знакомство в тот год, когда обе были представлены ко двору в Англии. У Лидии было немало хороших знакомых в обществе, но эти трое были самыми верными друзьями, знающими все ее тайны, которых было очень немного. До последнего времени.
— Так что вы посоветуете мне выбрать, мои дорогие? Свободу или богатство? — спросила Лидия, решившая не говорить им, насколько серьезно затрагивает ее информация, сообщенная Теруиллиджером. Она славилась своей сдержанностью. Все хвалили ее за это.
Откровенно говоря, она просто не знала, как можно реагировать по-другому. Этому ее учили с рождения. Даже потеряв свое богатство и статус, она могла по крайней мере сохранить свою репутацию.
— Все это вздор, Лидия. Конечно, ты выйдешь замуж, — сказала Элинор, раздраженно сверкнув полузакрытыми, глубоко посаженными глазами. Время унесло ее некогда легендарную красоту, сохранив утонченную угловатость лица и украсив серебряными нитями ее дымчатые волосы. Однако богатство и
