Похороны в Хаскеллз-Кроссинг были событием весьма нередким. В ознаменование их печатнику заказывали поминальный листок, на обороте которого помещалось любительское стихотворение-некролог вместе с номерами псалмов и названиями молитв для отпевания, а на лицевой стороне — красочная фотография покойного во цвете лет. Вот он на яхте у берега Мэна, позирует у румпеля, лучезарно улыбаясь в потоке нейтрино, который к моменту его кончины уже достиг далекой звезды Вега, или стоит, держа под уздцы любимого коня, тоже давно издохшего — конь косит лиловым глазом и хищно раздувает ноздри. Редко попадались фотографии, где умерший запечатлен дома или на службе, чаще — в момент празднования сорокалетия или на пышном пиршестве по случаю выхода на пенсию, а то и на теннисном корте с ракеткой или серебряным трофеем в руках, тоже неизменно улыбающийся. Загробная жизнь, как следовало подразумевать, — это такой удаленный клуб.
После похорон вдова или вдовец, или старший сын, проживающий здесь же, в поселке, устраивали в доме покойного, на веранде яхт-клуба, либо в хорошем ресторане ритуальное пати. Печальные воспоминания об ушедшем постепенно сменялись веселыми, а грустные разговоры — сетованиями на то, как притесняют законопослушных, исправно платящих налоги граждан недобросовестные, продажные или просто несостоявшиеся политики, удобно устроившиеся в своих кабинетах. Если мероприятие устраивалось дома, оно непременно должно было быть украшено видом на искрящийся клинок моря — этот нетленный образ всепоглощающей, невозмутимой вечности, поджидающей каждого из собравшихся, каждого из живых.
Одной из первых знакомых новой четы Маккензи — Маккензи-2, если браки нумеровать как компьютерные программы, — стала маленькая пухлая женщина с подсиненными редеющими волосами и неустойчивой внешностью — Вредина Уэнтуорт. Врединой ее прозвал младший брат, когда-то в детстве терпевший от нее незаслуженные обиды. На фотографии, датированной 1925 годом, когда ей было лет десять, она действительно выглядит заносчивой угловатой девчонкой с вызывающим взглядом. Повзрослев, она сделалась покладистой, даже добродушной, формы у нее округлились, но прозвище так и осталось. Врединой она была в отчем доме, в пансионе, в средней школе и осталась ею в замужней жизни. У ее приятельниц в Хаскеллз-Кроссинг тоже были прозвища: Пышка, Попрыгунья, Недотрога, хотя все они были почтенными дамами лет шестидесяти — семидесяти. И если Джулия имела слабость, то лишь к этой сердечной и теплой женской компании.
Родилась Джулия в Нью-Хейвене в семье банкира, приверженца высокой церкви, у которого помимо нее было трое сыновей. Едва закончив богословский факультет в местном университете, она вышла замуж и из примерной дочери и студентки сделалась образцовой женой и домохозяйкой. Единственный раз в жизни она оступилась — влюбилась в Оуэна и утверждала потом, что своим замужеством спасла его, вытащила из трясины разврата. Оуэн не возражал, чтобы его спасли как можно скорее, но Джулии был ни к чему скандал. Она не желала видеть выражение неподдельного ужаса на лицах прихожан своего мужа и косых взглядов добропорядочных супругов Ванессы Слейд, Имоджин Бисби, Патрисии Оглторп и Алиссы Морисси. С чувством облегчения она оставила Миддл-Фоллс и на новом месте, в ста милях к юго-востоку, сошлась с новыми знакомыми, с добродушной Пышкой Хепгуд, непоседливой Попрыгуньей Уилкинс, смешливой Недотрогой Стивенс и рассудительной Врединой Уэнтуорт. За рюмочкой вишневого ликера Вредина и Недотрога принимались изображать узнаваемые поселковые типы: полногрудую няню-ирландку, беззаботного садовника-итальянца, напыщенного немца-бизнесмена и делали это беззлобно и так нескучно, сопровождая показ характерными жестами и соответствующим акцентом, что Джулия покатывалась со смеху. Для этих пожилых дам она была девочкой, нуждающейся в опеке. Миссис Уэнтуорт проследила за тем, чтобы они с Оуэном познакомились с нужными им людьми и записались в хороший клуб. Сменялись живописные в Новой Англии времена года, тянулись дни и летели недели, но она всегда была при деле, будь то проводы в последний путь общих знакомых или улаживание множественных проблем шестерых детей семейства Маккензи — у Оуэна от первого брака их было четверо, у Джулии двое.
Вредине было уже за восемьдесят, когда она стала худеть, а из-за облысения ей пришлось обзавестись париком. Но ее не покидала веселость. Она часами спорила с Джулией относительно цвета волос — какой ей больше к лицу. Даже когда ее везли в больницу — случился сбой в дыхательной системе, — она шутливо препиралась с доктором на «скорой». Последний раз старая леди до слез рассмешила Джулию рассказом о буре в стакане воды, поднявшейся в приходском совете по какому-то пустячному поводу. За окнами уже стемнело, она откинулась на подушку и своей сухонькой ладошкой похлопала Джулию по руке. Ей хорошо помогает новое лекарство, и она встанет на ноги, вот только пусть ее переведут в реабилитационный центр в Кэботе. Горьким возгласом обиженного ребенка Джулия встретила на другое утро звонок из больницы. Вернувшись в спальню, она выкрикнула сдавленным голосом: «Вредина умерла!» В глазах ее стояли слезы, хотя Джулия была из тех женщин, что не плачут даже в самые тяжелые времена.
В Миддл-Фоллс и прежде случались скандальные истории, но такой еще не бывало: от священника ушла жена и увела чужого мужа.
В один прекрасный день пятнадцатилетний Флойд, придя из школы, сообщил отцу, что преподобный Ларсон и его жена расходятся. Одноклассница Флойда, Дженнифер Паджасек, которая подрабатывала тем, что сидела с детьми Ларсонов, рассказала, что там всеми днями взрослые ссорятся.
Флойд не знал, что новость, принесенная им домой, касается его самого и станет первой тучкой в его безоблачной жизни.
А в доме священника к тому моменту все уже было решено. Оуэна затягивал роковой омут неизбежности, как и тот, что много лет назад затянул Дэнни Хофмана, когда в двух шагах от дома семейства Маккензи на Мифлин-авеню на исходе ночи тот приготовился спустить курок отцовского «кольта». Люди вообще по своей природе убийцы, что бы ни говорили пацифисты и противники военной службы. Они обманываются сами и вводят в заблуждение других.
Стоял ясный сентябрьский день, было половина пятого. Оуэн сидел за кухонным столом своего дома на Куропатковой улице, дома с шестью спальнями и четырьмя туалетами. Его охватило предчувствие большой беды. Дэнни Хофман стрелял в себя, а он будет стрелять в сына. Пистолет пока еще за поясом, но через несколько дней раздастся выстрел. Как и Бадди Рурк, Флойд потеряет отца. Филлис уже знает, что ее муж спит с другой женщиной, и скоро об этом узнает весь поселок. Здесь ничего не скроешь.
Оуэн понимал: Джулия будет хорошей женой. Но он мог бы долго держать ее на положении любовницы — опыт у него уже был. Однако Джулия не желала ждать. Она первой заговорила о разводе. Грехопадение словно встряхнуло ее. Привычка не поддаваться сомнениям, приобретенная в то время, когда она была добропорядочной супругой, заставила ее действовать.
Объяснения с детьми, переезд на квартиру в окраинных кварталах за рекой, консультации с адвокатом в Хартфорде — все происходило как бы во сне и как бы не с ним, Оуэном Маккензи. Так началось его позднее взросление. Уход от Филлис был первым самостоятельным поступком за всю его сорокапятилетнюю жизнь.
Встретив его однажды неподалеку от «Гадкого утенка», Ванесса прошла, не останавливаясь, обронив: «Так тебе и надо, дорогуша». Другой раз Алисса, ведя в школу маленькую Нину, спросила дочь: «Не хочешь показать мистеру Маккензи, что у тебя прорезался еще один зуб?»
Карен Джазински постучала как-то в его служебный кабинет, но он не открыл дверь: рядом с ним раскинулась на диване его темноволосая возлюбленная, похожая то ли на «Обнаженную Маху» Гойи, то ли на «Олимпию» Мане — больше все же на первую.
Триси Оглторп прошла в супермаркете мимо Джулии так, будто та была пучком увядшего салата. Скрываясь от посторонних глаз, Оуэн и Джулия захаживали в «Серебряную ложку», дальний и дорогой ресторан, на ужин при свечах. Увидев их там, Имоджин и Роско Бисби сделали вид, что не заметили романтической парочки.
С телевизионных экранов и газетных полос на американцев мутным потоком изливались плохие новости: бесконечные разводы, кражи, изнасилования, убийства в квартире, в подворотне, на улице. Жертвы и свидетели этих драм сбивчиво рассказывали перед камерами, что они видели и что слышали. Тягостное впечатление оставляли тяжбы при разделе имущества. Эта напасть не обошла стороной и супругов Маккензи. Став людьми состоятельными, они накупили произведений искусства и предметов культуры. Вместе выбирали дорогие персидские ковры, абстрактные картины, книги — чего стоил роскошный
