после победы над государевыми врагами их бы вернуть из ссылки да щедро наградить — ан нет, снова сослали — что за дела! Это, верно, из-за наветов нового дайнагона Цунэмунэ и бэтто Корэката, — они боятся, как бы вести об их пособничестве князю Нобуёри не достигли высочайшего слуха с возвращением этих людей ко двору. А из-за неразберихи, что наступила в Поднебесной во время мятежа, государь и вассалы изволили ошибиться, — говорили в народе.
Сыновья сёнагона Синдзэй превзошли прочих в знаниях внутреннего и внешнего учений[92], изучили мудрость Японии и Китая, и до самого дня ссылки встречались то здесь, то там, писали китайские поэмы, слагали японские стихи, печалясь о скорой разлуке. А когда наступил час расставанья, писали друг другу послания, в которых изливали свои чувства, и приходили провожать друг друга. Тех, что направлялись к Западному морю, ждал путь через многорядные волны, а те, что уезжали в Восточные земли, преодолевали десять тысяч ри через горы и реки. Проходили одну заставу за другой, сменили много мест ночёвки, а всё не было им утешения. Дни проходили за днями, сменялись луны, а слёзы их не просыхали.
Был среди них Харима-но тюдзё Сигэнори. Отправили его в дальние пределы, и мысли его об оставленной престарелой матери и малолетних детях не передать словами. От великой печали по столице то и дело останавливался он передохнуть, и снова пускаться в путь не спешил. В Аватагути остановил коня и сложил:
| На зелёной траве | |
| При дороге | |
| Дам передышку коню. | |
| Ещё б один раз | |
| Бросить взгляд на родные места. |
Так всё дальше и дальше он шёл по приморской дороге, к побережью у Наруми, через горы Футамура, Миядзи, Такасино, перешёл мост через реку Хамана, горы Саёнонака и Уцуно, любовался высоким пиком Фудзи, о котором до тех пор лишь слышал в столице, миновал гору Асигара. Не ведая, когда же закончится путь, пошёл по равнине Мусасино, видел колодец Хориканэ[93] , и, наконец, прибыл к земельной управе Симоцукэ и взглянул на Муро-но Ясима, где «сиротливо вьётся дымок»[94] и тогда уж не смог сдержать своих чувств и разрыдался.
| Для меня одного | |
| Приготовили место | |
| В Симоцукэ, | |
| В Муро-но Ясима, | |
| Где не проходит печаль. |
И вот это-то место, что не чаял увидеть во сне, пристанищем стало ему; хижина из травы в незнакомой глуши — не с чем даже сравнить. В думах о былом и нынешнем промокли от слёз рукава, и не понять, в какой же день и в каком году просохнут они. И всё не кончалась недолговечная, как росинка, жизнь, рассветы и сумерки проходили своим чередом, а печаль о столице не покидала его.
7 | КОННОМАРУ СПЕШИТ ИЗ ОВАРИ В СТОЛИЦУ
Наступил первый день первой луны второго года Хэйдзи, новый год сменил старый, но церемонии Первых трёх дней нового года не проводились как следует. Дворцовая церемония Утреннего приветствия государю[95] была отменена по примеру годов Тэнгё[96], и государя-инока также не поздравляли, поскольку он пребывал в Ниннадзи.
А в пятый день в столицу, туда, где жила Токива, тайно прибыл юный Конномару, что служил Левому конюшему Ёситомо. Обессиленный, он упал с коня и не мог говорить, пока не перевёл дух. Когда силы вернулись к нему, он встал и сообщил:
— Господин конюший третьего дня пал от руки своего потомственного вассала Осада-но Сиро Тадамунэ в Нома, что в краю Овари, — при этих его словах Токива, а за ней и все остальные в доме горестно зарыдали в голос. Как же им было не плакать, когда осталась Токива одна, без супруга, с которым стелила рукава на общее изголовье! К тому же было у неё трое малолетних детей, старшему — восемь, среднему — шесть и младший двух лет[97], и все мальчики[98].
— Тяжкая участь их ждёт, если нас схватят! — плача, сокрушалась Токива, и глубину её горя было не выразить.
Конномару рассказывал:
— Господин конюший, проиграв сражение, направился в Оохара. С боями прошли Ясэ, Рюгэгоэ, в конце концов, разбив противника, вышли в Нисиоми, и под видом войск, что направляются с севера в столицу, благополучно миновали Хигасисакамото, Тодзу, Карасаки, бухту Сига, так что и рассказывать не о чем. Через реку Сэта переправились на лодках, а от Нодзи пошли вдоль склонов горы Миками, потом шли, скрываясь, по лесным дорогам на горе Кагамияма и вышли к реке Этигава.
— Хёэ-но скэ[99]! — позвал он Ёритомо, но тот не отозвался.
— Какая жалость! Отстал! — досадовал Ёситомо, и тут Хирага-но Сиро из Синано поехал назад, отыскал Ёритомо и вместе с ним догнал остальных у поместья в Оно. Господин конюший радовался и спрашивал:
— Ёритомо, а с чего это ты отстал?
И тот отвечал:
— Всю ночь гнал коня, а на рассвете задремал, и у дамбы в Синохара меня окликнули. Открыл глаза — и увидел, что какие-то люди, числом больше пятидесяти, меня окружают; я выхватил меч и разрубил голову тому, кто приблизился спереди к моему коню. Ещё одному отсёк руку, а слуги мои повалили его пинками. Увидев смерть этих двоих, остальные отступили, и я прорвался сквозь их ряды.
Такой рассказ Ёритомо порадовал господина конюшего, и он похвалил его:
— Молодец! Прекрасно держал себя!
Прослышав, что на заставе Фува засели враги, мы
ушли глубоко в горы и блуждали по незнакомым тропам. Из-за глубокого снега нам пришлось бросить лошадей; хватаясь за деревья, цепляясь за травы, брели мы по бездорожью. Господин Ёритомо верхом на коне не уступал взрослым, однако пешком не мог за всеми угнаться. Остановившись посреди глубокого снега, господин конюший окликнул его, но тот не отозвался.
— Как нехорошо… Как бы не схватили его! — роняя бегущие слёзы, сказал Ёситомо, и все остальные тоже выжимали рукава, промокшие от слёз.
Ёситомо подозвал Господина из Камакура[100] и сказал ему:
— Ты ступай в земли Каи и Синано, а оттуда двинешь войска по Горной дороге
