Семенихина. — А кто же на его место?
— Секретарь партбюро Федоров.
— Летчик?!
— Да, летчик. Теперь крен идет на то, чтобы заместителями по политической части были только летчики. По-моему, это правильно. А вот вам и еще новость. Майор Галимов и капитан Поскребышев уволены в запас. А вместе с ними несколько техников. Их фамилий жена не написала.
— Галимову давно пора на пенсию, — заметил с усмешкой Лобанов. Истомин посмотрел на него в упор, но ничего не сказал, — видимо, в душе он был согласен со старшим лейтенантом. Ну а мы и подавно согласны. Как один из заместителей командира по летной части Галимов относился к делу по-казенному, летал слишком осторожно, «блинчиком», как говорят летчики, и требовал того же от других. Летать с ним было нудно.
Поскребышев был командиром эскадрильи, в которой еще не было всепогодных истребителей- перехватчиков. Он отслужил положенный срок, а для переучивания на новые машины был уже стар.
— Кто же на их место? — спросил у Истомина Приходько.
— Из соседнего полка, расформированного по постановлению о сокращении вооруженных сил.
Вот оно как! Чего уж греха таить, некоторые офицеры отнеслись к этому постановлению не с таким энтузиазмом, с каким солдаты относятся к указам о демобилизации очередных старших возрастов. Для офицера уйти из армии — это в большинстве случаев оставить любимое дело, которому он, может быть, отдал всю свою жизнь, это начать жизнь сначала. Нет, не всегда легко человеку в зрелые годы, с установившимися привычками найти себе работу по сердцу.
Даже я, еще очень молодой офицер, с какой-то внутренней боязнью читал в газетах постановление об очередном сокращении вооруженных сил.
Да нет, меня не уволят из армии. Перехватчики долго будут нужны. По крайней мере до тех пор, пока вражеские армии будут вооружены бомбардировщиками.
Я одобрял постановление о сокращении вооруженных сил и понимал, какое значение оно имеет для нашего народного хозяйства, но я, если уж говорить начистоту, не хотел бы расставаться с делом, которому служил, без которого и жизни своей не мыслю.
— Простину и Шатунову, — сказал вошедший в столовую фельдъегерь. Мы взяли письма и расписались в его журнале.
Товарищи смотрели на нас с нетерпеливым любопытством.
Я посмотрел конверт на свет и оторвал узенькую полоску.
Письмо было напечатано на бланке авиационной испытательной станции в М-ске, где мы получали свои первые реактивные самолеты, где работал летчиком-испытателем майор Яшкин.
«Уважаемый товарищ Простим, — прочитал я. — Мы с большим интересом ознакомились с Вашим письмом в Академию наук СССР, копия которого опубликована была в печати. Подобных писем поступает немало от самых различных лиц нашей Родины. Всех их роднит одно — искреннее желание помочь нашим ученым быстрее осуществить вековую мечту человечества — покорить космическое пространство.
Учитывая вашу физическую и техническую подготовленность, ваш опыт полетов на новейшей технике и, наконец, ваше желание, мы предлагаем Вам и старшему лейтенанту Шатунову принять участие в испытании самолетов при нашем конструкторском бюро в качестве летчиков-испытателей.
Если Вы согласны, просим незамедлительно сообщить нам об этом.
Жму руку…» (И дальше стояла подпись известного всей стране генерального конструктора.)
Я еще раз прочитал письмо, чувствуя, как гулко заколотилось сердце (ему точно тесно стало, и оно хотело вырваться наружу, распирало грудь), как пьянею от счастья, как лицо заливает горячая краска, потом посмотрел на Шатунова. Он сидел, прислонившись к стенке, и думал о чем-то. На лице Михаила блуждала тихая улыбка.
— Значит, решил? — спросил я его.
— Так же, как и ты, — ответил он. Наши письма заходили из рук в руки. Товарищи качали головами, а те, кто уже прочитали их, с легкойзавистью подтрунивали над нами, упрекали нас в том, что мы изменили Войскам ПВО.
— Вот летчикам-испытателям в первую очередь, — говорил Лобанов подавальщице, принесшей на подносе тарелки с супом. — Им сейчас в космический рейс.
Может быть, он тоже завидовал нам, у него почему-то немного дрожали губы.
— Авиация забирается выше, и наша и наших врагов, — сказал Шатунов. — А пока существуют враги, нужны будут и военные перехватчики, только уже для других высот. Мы не изменим делу, которому служим сейчас. — Это прозвучало как клятва.
— Прекратить разговоры! — скомандовала подавальщица. — Ложки в руки и за работу. Да поживее.
Стрелять по мишени вылетело сразу трое: я, Лобанов и Шатунов.
Сопровождал нас на двухместном истребителе Чесноков. Все было как когда-то в военном училище, когда Чесноков учил нас летать строем. Но теперь мы должны были не просто показать ему, что умеем держать дистанцию и интервал, а обнаружить бомбардировщик и сбить выпущенную с него мишень.
Носитель цели вылетел, когда мы еще завтракали, и теперь должен был уже набрать заданную высоту.
Шатунов первый увидел его в лучах солнца и доложил об этом сопроводителю. Чесноков, убедившись, что мы тоже видим бомбардировщика с прицепленной к низу мишенью, велел нам перестроиться в вытянутый пеленг. Теперь я оказался впереди всех. За мной с правой стороны летел Лобанов, а за ним и тоже справа — Шатунов. Я знал, о чем они думали, хотя, быть может, они ни за что не признались бы в этом.
Я еще раз для верности проверил работу радиолокационного прицела, он действовал нормально.
Наблюдавший за полетом бомбардировщика и наших истребителей Чесноков скомандовал командиру воздушного лайнера: «Запуск!»
— Понял, — ответил летчик. — Произвожу запуск.
Чтобы не обогнать бомбардировщика, мы теперь летели на самой маленькой скорости, на которой перехватчики могли только держаться в воздухе, не сваливаясь в штопор. Ждали, когда с бомбардировщика запустят двигатель на летающей реактивной мишени.
— Запуск произвел! — доложил наконец летчик бомбардировщика. И, помолчав мгновение, сообщил, что пускает мишень.
Она отцепилась от бомбардировщика и камнем стала падать вниз. Я даже испугался, подумал, что на мишени отказал двигатель. Но, пролетев метров восемьсот, она перешла в горизонтальный полет и стала быстро наращивать скорость, так быстро, как, пожалуй, не могли это сделать мы на своих истребителях.
«Только бы не потерять цель», — думал я. Она так плохо просматривалась сзади, напоминая по очертаниям маленький красный крестик.
Мне было труднее, чем Лобанову и Шатунову, которые шли за мной и ориентировались по моему самолету.
Перед полетом Чесноков предупредил нас:
— Вы не старайтесь искать цели на экране индикатора, только время потеряете и момент стрельбы упустите. Сразу же выходите в режим захвата и смотрите на «птичку» в прицеле.
Я так и сделал. «Птичка» вспыхнула и начала увеличиваться в размерах. Вот она уже стала соответствовать по своим размерам дальности, на которой можно стрелять.
— Пуск?! — запрашиваю я у сопроводителя и тотчас же слышу ответное:
— Разрешаю.
Я наложил «птичку» на центральную марку прицела и нажал на кнопку стрельбы.
Самолет встряхнуло, точно он наткнулся на какую-то невидимую преграду. Это автоматически сбавились обороты на двигателях, чтобы они не остановились при сходе снарядов, которые создают
