искусства, без культуры чувств человек превратится в сверхумного робота, грубого и бездушного.
Капитан привел пример из истории становления фашистской Германии, когда передовая в техническом отношении страна породила миллионы головорезов, готовых залить кровью весь земной шар.
…Между тем Варвара Васильевна продолжала о посадках:
— Надо узнать, какие деревья больше выделяют кислорода и прочих целебных веществ, и посадить эти деревья под окнами палат для больных.
— Посадите сосну, — посоветовала мама.
— Ну что же, добре, — она сказала это слово так же, как и Семенихин, растягивая певуче гласную, и посмотрела на Люсю тоже по-семенихински, пытливо, с прищуром. — Я согласна.
Посидев еще немного, Варвара Васильевна стала собираться домой.
— Вы когда едете? — спросила она маму.
— В воскресенье. Насчет садовника не беспокойтесь, схожу.
— Что вы! Я спросила так. Может, вам что нужно?
— Ничего не нужно. Вы и так столько сделали для детей, — мама посмотрела на тахту и на другие подарки. После того как ей стало известно, что затея с подарками принадлежит женсовету, что женщины ходят в подшефный колхоз — полоть кукурузу, она стала другого мнения об офицерских женах.
ЗЕЛЕНЫЙ ШУМ
Воскресный день был словно по заказу — теплый, солнечный. И если бы не желтые листья, медленно падавшие с деревьев, ни за что бы не подумал, что наступила осень.
Было без четверти десять, когда за мной зашел Кобадзе с лопатой в руках. Галстук к рубашке у него был прикреплен с помощью авторучки. Иначе ее некуда было девать. Я заметил, что так делали многие летчики, с тех пор как разрешено было ходить по гарнизону без тужурок.
— Как он там, готов? — спросил капитан у Люси через открытое окно.
— Почти, — Люся улыбнулась, — бреет под носом. Сейчас идет.
Капитан сел на залитые солнцем приступки крыльца и достал трубку. Люся вынесла ему спички.
— Ну а вы с Нонной Павловной за елочками?
— За соснами, — Люся сама зажгла спичку и протянула капитану.
— В городской питомник?
— Да.
— Выбирайте хорошие.
— Постараемся.
— Ты скоро, свет Алеша? — Кобадзе постучал лопатой по оконной раме. Я чувствовал себя у зеркала как на иголках, мне хотелось, чтобы Люся вошла в комнату. Не мог же я при капитане сказать ей, как она должна быть осторожна, не напрягаться, — все-таки она будущая мать.
Капитан чертил на земле треугольники.
— Вы, Люся, не очень-то там усердствуйте, — он словно прочитал мои мысли. Но откуда ему все известно? Вот бестия! — Без привычки это вредно.
— Что вредно? — Люся не понимала намека.
— Ну, вообще, — капитан покрутил в воздухе пальцами.
— Что вообще? — Люся засмеялась. — Вы сейчас такой чудной.
Я вышел на крыльцо.
— Ну мы пошли. Когда тебя ждать из города?
— К вечеру. Нам еще хочется зайти в Дом офицеров. И тут я вспомнил про пальто.
— Не забудь зайти в ателье.
— В какое ателье?
— Ты же хотела сшить новое пальто.
На лице Люси мелькнул непонятный мне испуг. Она сжала руки на груди и деланно улыбнулась.
— Ах, забыла. Я раздумала.
— Серьезно, раздумала?
— Ну да. Пальто еще послужит. Пальто совсем хорошее. А эти деньги мы пошлем родителям.
— Ну как хочешь.
Свои решения Люся меняла в последнее время на дню по два раза, и я привык к этому. Нет, я даже радовался, что было так, а не иначе. В книжечке «Мать и дитя», которую кто-то из друзей подарил Люсе на свадьбе, мне удалось найти объяснение ее поступкам. Все это, оказывается, было свойственно женщине в ее положении.
Я подождал, когда Кобадзе пройдет вперед, потом поцеловал Люсю.
— Будь осторожнее.
Мы шли с капитаном по улице и любовались высаженными у домов цветами. Кобадзе то и дело наклонялся, чтобы понюхать какой-нибудь цветок, смотревший на нас из-за штакетника, прищелкивал языком.
— Хорошее начало положили товарищи женщины. Смотри, какая прелесть вокруг! — Он любил природу.
Около одного из домов, словно стая галчат, шумели пионеры с ведрами и лейками в руках. Они тоже, что называется, включились в движение за образцовое благоустройство и озеленение военных городков.
На доске объявлений у штаба, куда мы пришли с Кобадзе, висел огромный лист бумаги с планом городка. Его разбили на квадраты, которые соответствовали определенным территориям. В квадратах, раскрашенных в разные цвета, стояло по две фамилии, одна — кого-либо из офицеров, вторая — от женсовета. Эти люди отвечали за озеленение своих территорий.
Ожидая построения, офицеры, не выпуская из рук ломов и лопат, толпились около плана, разговаривали о том, каким должен быть городок через год, через два.
Один из отпускников, только что вернувшийся из дома, рассказывал, как он удивился, приехав в родной поселок:
— Было голое место, как в песне «Степь да степь кругом». Пения птиц никогда не слышали, а тут вдруг за один год — десять тысяч деревьев! И все изменилось. Даже соловьи завелись.
В розовом квадрате я увидел Люсину фамилию. Над ней стояла фамилия полкового врача. Он увидел меня и подошел.
— Вы тоже за елочками? — спросил я.
— Сразу же после построения. Моя юная спутница готова?
— Да. С вами едет еще Нонна Павловна. Она по своим музыкальным делам.
— Места хватит.
Пришли строем солдаты. Мы встали на правом фланге.
Потом появились командир полка и Семенихин. Оба в полотняных брюках и рубашках. Галстуки, как и у Кобадзе, прищелкнуты авторучками. Значит, тоже собрались поработать. Приняв рапорт от дежурного, командир поздоровался со всеми.
— Сегодняшний день войдет в историю части и гарнизона, — сказал он. — В это воскресенье все примут участие в озеленении нашего городка.
Молотков сказал, что приказом командующего объявлено о проведении конкурса на лучший военный городок.
— Надеюсь, мы тоже не останемся в стороне. Хорошо бы каждому воину, каждому жителю городка взять шефство над молодым деревцем.
Московский актив Добровольного общества содействия обратился к населению с лозунгом: «Превратим нашу любимую столицу в город-сад!» Мы далеко от Москвы. Но ее стремления нам близки и понятны. И мы можем сегодня поставить перед собой задачу: «Превратим военный городок в цветущий
