несколько автомашин. Они стояли в ряд примерно на одинаковом удалении от дальнего и ближнего стартов. Под оси машин были подставлены чурбаки и домкраты. А там, где вчера ничего, кроме выгоревшей травы, не было, мы уже увидели посыпанные песком и огороженные кирпичом дорожки. Кругом царил образцовый порядок. С удивительной быстротой обживают солдаты места, где им приходится останавливаться хотя бы на самое короткое время.
— Что это? — спросил я у техников, крепивших тросами высокую антенну радиопеленгатора. — Всю композицию здесь испортили.
— Ваши вожжи, — ответил один из лейтенантов. — Теперь не свернете в сторону на посадке. И высоту возьмете ту, которая положена.
Мне стало все понятно.
«Так вот какая она, эта радиосистема посадки!» — думали мы, оглядывая таинственные машины, набитые электронным и радиооборудованием.
Но уже скоро машины не стали казаться на аэродроме чужими, государством в государстве. Ведь они служили в самую трудную минуту — на посадке.
Упражнение выполняли Лобанов и Шатунов, когда над аэродромом пошел снег, да такой густой, словно где-то рядом растрясли огромную перину.
Я зашел на СКП. Несмотря на широкие окна для просмотра полосы, рулежных дорожек и самолетной стоянки, в помещении стоял полумрак. Небольшие, заключенные в футляры лампочки бросали узкие снопики слабого света на плановую таблицу полетов, лежавшую перед руководителем полетов, на карту- планшет, журналы и часы.
Подполковник Алимов держал в руках микрофон, прозванный летчиками «ругальником», и кричал только что приземлившемуся летчику:
— Ну чего тянешь резину, освобождай полосу! Быстрее! — И вполголоса — помощнику, сидевшему рядом: — Запиши: посадка с взмыванием, перелет сто метров. Причины: неправильное распределение внимания.
У наших соседей тоже шел снег, а поэтому руководитель полетов принял решение сажать самолеты на свой аэродром.
— Будьте внимательны, — предупредил он по телефону руководителя посадки старшего лейтенанта Веденеева. Веденеев был тоже летчиком, но к полетам на реактивных его, как и Сливко, не допустили по состоянию здоровья. Таким образом, летное дело он знал отлично, а руководителем посадки считался пока еще молодым и неопытным. Сегодняшний случай для него был экзаменом на зрелость.
Я очень волновался за своих друзей и, хотя знал, что посторонним на диспетчерском пункте слепой системы посадки, как и на СКП, находиться нельзя, все-таки побежал к знакомой крытой машине.
Мое появление, к счастью, не вызвало никакой реакции, потому что все занимались своим делом. К тому же в машине было темно. Вовсю гудели вентиляторы, откачивая горячий воздух, исходивший от радиоблоков, в которых совершались удивительные физические процессы.
У круглых серебристо-желтых экранов, слегка подсвеченных изнутри, сидели операторы. Один из них впился глазами в индикатор обзорного радиолокатора, стараясь найти в отраженных от местных предметов светлячках-импульсах те, которые бы передвигались.
— На удалении пятьдесят — пятьдесят пять два самолета, — вдруг доложил оператор Веденееву и тотчас же связался с летчиком первого самолета.
— Семь сорок, я — Аметист двенадцатый. Как слышите, ваша высота?
— Слышу отлично, — прохрипело в динамике. — Высота четыре тысячи.
Оператор взглянул на освещенный узким лучом света график определения поправок вертикальной скорости снижения и дал Лобанову команду.
— Семь сорок, держать вертикальную пятнадцать. — Это значило, что летчик должен был снижаться с вертикальной скоростью пятнадцать метров в секунду.
— Понял, — ответил летчик.
Теперь необходимо было дать команду Шатунову, который, как только начался снегопад, отстал на несколько километров, чтобы не столкнуться с Лобановым.
— Семь пятьдесят, ваша высота? — спросил у Шатунова оператор.
— Две с половиной.
— Держать горизонт до моей команды.
Летчик должен был идти без снижения.
Оператор то и дело запрашивал высоту то у одного летчика, то у второго, говорил им, с какой скоростью снижаться к земле.
Веденеев стоял за спиной у оператора и контролировал его работу. Он был так напряжен, что не заметил, как я подошел к нему и встал рядом.
Система посадки, установленная на нашем аэродроме, состояла из нескольких радиолокаторов.
Пока действовал только обзорный. Он предназначался для обнаружения самолетов и для контроля за их движением в районе аэродрома.
Когда самолеты были на удалении тридцати километров от полосы, Веденеев связался по телефону с операторами посадочного радиолокатора, находившегося на другой машине.
— Смотреть, удаление тридцать на курсе.
Через некоторое время на индикаторе курса появилась светящаяся отметка — управляемая оператором курса антенна захватила самолет. Он летел в направлении аэродрома.
Вспыхнула отметка от самолета и на индикаторе глиссады, который показывал, по какой кривой снижается этот самолет.
Теперь руководство посадкой взял на себя Веденеев.
Круглые зеленоватые экраны светились в темноте, как глаза какого-то огромного доисторического животного. Экраны говорили Веденееву, держит или нет летчик точный курс на посадочную полосу, правильно ли снижается.
— Семь сорок, до дальней десять, на курсе на глиссаде, — сообщал он Лобанову, и тот знал, что идет в нужном направлении, снижается под заданным углом, а до дальней приводной радиостанции ему осталось лететь десять километров.
Через минуту на обоих экранах появился второй самолет.
Начальнику посадки показалось, что Шатунов может сблизиться с Лобановым. Веденеев поднес микрофон ко рту:
— Семь пятьдесят, уменьшите скорость на десять.
— Понял! — ответил Шатунов. А потом спокойно, как будто это было каким-нибудь пустяком, доложил: — Сдвинуть рычаг управления двигателем не могу. Заклинило.
— Немедленно переходите на горизонтальный полет! — вдруг закричал испуганный Веденеев. Он знал, что Шатунов мог в любую минуту наскочить на Лобанова.
— Понял! — все так же спокойно ответил Михаил. И этот спокойный голос подействовал на Веденеева отрезвляюще. Он взял себя в руки и, сняв телефонную трубку, доложил о случившемся на КП.
— Семь пятьдесят, наберите высоту тысяча метров! — приказал Шатунову руководитель полетов.
— Помял.
— Попытайтесь убрать газ! — последовала новая команда, как только высота была набрана.
— Пытался, ничего не получается.
Чувство тревоги охватило всех, кто находился на земле.
Нам стало ясно: у Шатунова был один выход — катапультироваться, покинуть самолет.
И мы ждали такой команды. Между тем Веденеев продолжал сажать Лобанова.
Как только Николай оказался над дальней приводной радиостанцией, специальный бортовой маркерный приемник включил на приборной доске в кабине самолета сигнальную лампочку, а в наушниках у летчика затрещал звонок.
Веденеев напомнил Лобанову:
— Проверьте щитки, шасси, — то и другое к этому времени должно быть выпущено.
