образом'. Но магу смешно спрашивать у собственного инструмента, даже если этот инструмент кажется ему равным по важности душе, 'зачем' или 'почему'. Те самые детские вопросы, отыскать рациональный ответ на которые удаётся далеко не всегда, которые зачастую выводят в области иррациональные, не подвластные опыту и эксперименту – ведь даже если ты дорос до уровня высшего мага, это не означает ни всеведения, ни могущества иного, чем локально бесконечное. А смысл существования, зараза такая, чаще всего расположен где-то вне тебя, и его нужно постоянно искать.
Так почему бы не в храме? Если уж быть последовательным сторонником разумного подхода к жизни, зачем начисто отвергать одну из граней реальности? А боги Пестроты более чем реальны, и служат им не самые глупые смертные. Пообщаться с которыми, если даже боги не снизойдут до прямого ответа, бывает интересно.
Вот и Айс, похоже, искал чего-то такого вне привычного круга…
А я искал его, но на обстановку внимание обратил тоже. Благо, она того стоила. Как и следовало ожидать, в Большом Соборе Энгасти не витал душок фанатизма, попахивающий палёной плотью и гниющими язвами великомучеников. Здесь царил дух спокойного величия, подчёркнутый богатством, не переходящим в кичащуюся собой роскошь. Храмовые интерьеры были красиво и обильно украшены – но, скорее, потому, что так полагалось по статусу. И потому, что энгастийцы, живущие в столице, сами по себе существа не бедные. Известной картины, когда сияющая золотом куполов церковь высится над грязью и убожеством курных изб, здесь и близко не наблюдалось. Здешней вере аскеза была лишь средством, пожертвования – не мздой, но знаком искренней благодарности, а суть веры, чутко спящей под сводами Большого Собора, близилась к той самой 'вере в резерв'. Или, говоря точнее, к вере в то, что камень прочен, вода текуча, небо красиво – особенно в ясную погоду. Что мир, в конечном счёте, устроен разумно и справедливо.
Показательной стала сцена, которую я увидел по пути (притом я даже остановился, чтобы послушать и посмотреть происходящее целиком – благо, много времени это не потребовало). Некий ваашец, одетый с нарочитой скромностью, но всё равно по степенности своей, по чувству собственной значимости, вошедшей в привычку, напоминавший не то богатого торговца, не то чиновника высокого ранга, ступил в луч, ухищрениями архитектора кажущийся не имеющим источника вертикальным столбом небесного сияния. Негромко, но звучно полились слова Открытой молитвы, тоже, по всему судя, произносимой не впервые:
- Оборони, судьба, от мести слабых, от решений глупых, от жалости низких, от честности лукавых; не введи во власть хладнодушных, не понуди к союзу с трусливыми, не поставь против необоримого, неизъяснимого и непостижимого; дай силы устоять там, где качает, удержать там, где рвётся, понять там, где смущает, смеяться там, где от боли и самую душу вынимает.
Небольшая пауза, чтобы перевести дух. И дальше, с прежней размеренной чёткостью:
- Оборони, судьба, от взглядов алчных, от воли злых, от внимания гордых; не позволь сомкнуться сводам тюремным, не дай случиться свободе бездомной, не порази неизлечимым, нестерпимым и неподъёмным; дай волю внешнюю как продолжение воли внутренней, избави от вины в глазах людских, но пуще того – от бесчестия в глазах собственных.
Ещё пауза. И финал:
- Об остальном же, судьба, позаботимся сами. Снизойди и ниспошли.
Постояв ещё немного, ваашец вышел из столба света так же спокойно, как вошёл, передал некий небольшой пакет ожидающему рядом служителю. Последовали взаимные благодарности, не дежурные, по обязанности, но явно обоюдно искренние. После чего ваашец развернулся и ушёл. Насколько я понял, никакие дары не являлись обязательными, обрядовая обязаловка здесь вообще не приветствовалась – а потому пожертвования не превращались в привычку. Приятно, однако, что золото веры здесь не меняют на мишуру религии!
Впрочем, это же Энгасти. Здесь это как раз нормально и естественно.
'Самому, что ли, встать в яркий чистый луч и попросить судьбу о чём-нибудь? Точнее, ясно, о чём… о ком.
Нет. Прочь, соблазн! Со своей судьбой я разберусь без ритуалов, хоть десять раз красивых. И потом – если назвался атеистом, это ничуть не даёт права изменять своей вере'.
Айс нашёлся в дальнем конце Собора, в приделе Веррая и Тепелью. Для энгастийцев Господь Правых, божественный Судия, и Госпожа Живых Бериллов, божественная Любовь, были супругами – и показательно, что жрецы Веррая и Тепелью, с которыми говорил Айс, также составляли пару. Показательно и то, что брак старших аватаров Справедливости и Любви был по определению бесплоден: от человека тианка не принесёт плода… если в естество не вмешаются либо магия, либо божественная воля.
Приблизившись, я вежливо подождал окончания общения. О чём говорят Айс и аватары, я мог бы узнать, но вежливости ради узнавать не стал. Раз они сочли нужным окружить себя двойным барьером от подслушивания, на нижнем уровне имеющем магическую, а на верхнем – теологическую природу, то кто я такой, чтобы ломиться, куда не приглашают?
Если мне будет нужно узнать о чём-либо из упоминавшегося в этой беседе, Айс позже перескажет мне это. Или не перескажет. Я в любом случае не стану обижаться.
Каждый имеет право на тайну.
Когда барьер от подслушивания с беззвучным шелестом свернулся, я шагнул вперёд:
- Доброго вечера всем вам, разумные.
- Доброго, – суховато кивнул аватара Веррая: невысокий, курносый, бледный и некрасивый, в сущности, мужчина. Впрочем, при его спокойном достоинстве это не бросалось в глаза.
- Привет тебе, странник, – аватара Тепелью также держала дистанцию. А я вдруг подумал, не напоминает ли она Айсу безо всяких ухищрений со сменой облика его мать? Тианка ведь…
- А, Рин! Рад тебя видеть. Что-то ты долго не показывался на лицевой стороне мира.
- Разве два месяца – это так уж долго?
- Для тебя – да. И очень.
- У меня на то были причины. Но не будем мешать уважаемым… впрочем, есть одно поручение, которое я некогда обещал при случае исполнить. От Господина Всех Дверей – Господу Правых: хильантрэвей сиккош венньемри.
Мужчина вздрогнул.
- Я Слышал тебя, маг. Передай Ленсаро: эглерием харр сиккош, дегой эранх.
- Передам при случае, – буркнул я. Вот ещё радость: служить курьером для мелких подколок богов, адресованных друг другу… но при оказии всё же передам, раз обещал. – Всего наилучшего вам, божественные.
- Постой, Рин Бродяга!
- Да?
- Когда ко мне пришёл тот юноша, Тассаир, и спросил, можно ли тебе доверять, Мы ответили утвердительно. Надеюсь, ты не разочаровал его.
Аватара Тепелью не спрашивала. И не требовала ответа. Её не особенно волновала даже репутация богини… во всяком случае, не в первую очередь. Её слова касались прежде всего моих отношений с конкретным тианцем, Связующим ментала и сотрудником тайной службы.
Каковые отношения, кстати, пока не подошли к концу. И ещё довольно долго не подойдут. Будущее показывало это достаточно ясно.
- Я тоже на это надеюсь. Божественные…
- Ступайте с миром, смертные.
- Интересных тебе путей, Рин Бродяга. И тебе, Айс Молния.
Пока мы шли к выходу из Собора, мой друг молчал. Спросил уже на ступенях при колоннаде, тоном обманчиво ровным:
- Так что там с причинами, а?
- Ну, если совсем коротко, не касаясь второстепенных моментов… я теперь понимаю тебя куда лучше прежнего.
- Что? То есть…
- Не совсем, – перебил я. – Или совсем не. Но теперь 'Одинокую птицу' мы можем петь дуэтом и со
