Я посмотрел.
В первое мгновение мозг честно отказался понимать, что видит. Затем картинка сложилась, но… неправильно. Без того ощущения жизни и Силы, которому непременно следовало быть частью… этого. Но в остальном – глубокое, почти пугающее сходство.
Это была скульптура. Ну, или что-то вроде того, с элементами близкой к идеалу магии – в такой степени близкой, что не вдруг поймёшь, где заканчивается камень и начинается иллюзия. Тем более, что сам 'камень'… лёгкая, как дуновение бриза, Нить Понимания принесла мне два слова: полутвёрдый гематин. С расшифровкой. На эту скульптуру кто-то не пожалел большого,
Но материал, даже уникальный, – сущий пустяк в сравнении с остальным. Так самое лучшее полотно с самой тщательной и качественной грунтовкой – не более, чем основа для картины.
Пока я смотрел, скульптурная композиция менялась. Так или почти так меняются кучевые облака… с той разницей, что эти изменения, равные в естественности, ухитрялись выглядеть вполне целенаправленными. Когда Баацеж сказал 'посмотри туда', скульптура изображала противоборство. Простёртые руки словно помогали воле воздвигать неодолимую преграду, и пронзительный взгляд подтверждал готовность лечь костьми, но не пропустить через рубеж обороны ничего опасного. Но всего ударом сердца позже, почти не изменив положения, фигура уже казалась квинтэссенцией стремления вперёд и ввысь, и руки её походили больше на крылья, поднятые для мощного взмаха, для начала полёта.
Но ещё миг – и прекрасная неизвестность выворачивалась наизнанку, становясь чем-то чуждым до чудовищности. И от доверчиво протянутых рук оставались лишь культи, начисто съеденные чем-то незримым, но жутким. Именно потому и жутким, что оно оставалось за пределами зримого, где-то по ту сторону бытия, на изнанке… на Дороге Сна? И вновь скульптура из полутвёрдого гематина, медленно поддаваясь, сдерживала напор чуждой Силы, молчаливо и страшно напрягшись. Изгибаясь почти до излома.
'Не пройдёшь! Сперва уничтожь меня… если сможешь!' Гений создателя по тончайшим, но внятным признакам позволял заключить: не сможет. Никогда. Что бы ни наступало на эту фигуру, какой бы высоты не набрал прилив – оно не одолеет этой пугающе хрупкой преграды. То, что защищают ТАК – не умрёт. Никогда. …собственно, и не умерло. На низком, чуть выше щиколотки, постаменте, а также на шершавых базальтовых плитах вокруг отсутствовали какие-либо надписи. Но мне никакие надписи не требовались, чтобы узнать, с кого ваяли эту скульптуру. Точнее, памятник. И любой, хоть краем глаза видевший когда- либо Схетту, тоже не затруднился бы с пониманием.
Поначалу сфокусированный, мой взгляд волной разошёлся от изваяния, впитывая контекст. Я достаточно хорошо знаю Ирван, чтобы сообразить: раньше площади, посреди которой стоит памятник, не было. Более чем основательная перепланировка… и уж кто-кто, а генарх сумел не просто создать шедевр, но и позаботиться, чтобы этот шедевр получил подобающее обрамление. Так что я не сильно удивился тому, что за спиной у памятника, словно нанизанные на одну воображаемую ось, обнаружились вход в книахат и стела, отмечающая геометрический центр города. Не какая-нибудь метафора, даже не аллегория, но ясный и чёткий знак.
'Вот что я защитила'.
На завораживающие трансформации скульптуры хотелось смотреть и смотреть, как на бегучую воду, огонь или те же облака. Но я пересилил себя и бросил взгляд на Баацежа. Генарх стоял, закрыв глаза – так, словно сам обратился в памятник.
- Не только я любил её. Да?
Ответ последовал с задержкой. Причём глаз Баацеж не открыл – словно боялся посмотреть на собственное творение.
- Не беспокойся, Рин. Я вообще довольно влюбчив, если хочешь знать.
'Ну-ну'. Я не стал спрашивать, часто ли ради своих возлюбленных (о которых до меня не доходили даже слухи) генарх устраивает перепланировку Ирвана. Даже если такое случалось, то вот других статуй из полутвёрдого гематина я в городе не видел. Да что там! Я вообще понятия не имел, что из него можно сделать статую. Помимо всего прочего, такой материал – идеальный образец для магии подобий, лучше, чем даже склянка с живой кровью. Наведя на гематиновый предмет чары, можно вызвать у его создателя самые разные… эффекты. И убить можно.
Вот только любая сволочь, желающая поколдовать над памятником Схетте, будет иметь дело со мной. Да. …без усилий скользнув по реке времени вверх, я увидел тысячи, а там и миллионы теней. Множество разумных, приходящих взглянуть на Схетту Аношерез. Точнее, на Схетту, получившую новое прозвище: Орин Саллек, – или, иначе говоря, Вставшую На Пути. Отчасти игра слов… но мне ли не знать, насколько буквально можно понять эти звуки!
Ведь я тоже Вставший На Пути, на множество путей. Даже сейчас я отчётливо ощущаю, как ширится сеть Нитей Понимания, вытягиваясь так далеко, как мне раньше и в голову бы не пришло. На этих путях меняются все, даже бессмертные. Кстати, довольно глупое определение, как я уже понимаю. Что такое 'бессмертие', хоть десять раз 'истинное'? Всего лишь одно из граничных условий роста. Потому что нет абсолютного бессмертия – что, несомненно, к лучшему, так как абсолютной смерти нет тоже. И если чья-то судьба связана с Пестротой так тесно, что даже гибель тела не ведёт к освобождению души, нелепо думать, будто это и есть бессмертие.
Со временем Пестрота тоже канет в вечность, и сам Спящий последует за ней. Вполне возможно, даже сама Бездна однажды трансформируется настолько, что эта трансформа станет эквивалентом гибели. Ну и что?
Я, прошедший через небытиё нирваны, скажу так: смертны все, и всё смертно. Но если в хаосе гибельных перемен вообще возможно нечто вроде бессмертия, то лишь в одной форме: возможности сознательно выбирать, что в тебе будет жить, а что умрёт. Смерть разбивает любые оковы… но мои Нити Понимания могут использовать даже острейший из инструментов.
Схетты больше нет рядом со мной: она Изменилась. И что с того? Кто помешает мне самому Измениться так, чтобы снова пойти рядом с ней?
Действительно, кто?
Только я сам. Никто более.
- Благодарю тебя, Баацеж.
- Принимаю благодарность, Рин. Могу я… ты ведь видишь будущее, и…
- Перестань, – резкость смягчается улыбкой. – Тебе не к лицу такой тон. А насчёт будущего ты не прав. Я не вижу его.
- Нет?
- Нет. Я его ощущаю-творю. Что же до твоего вопроса… не волнуйся, друг мой. Не только ты любишь её.
Честно сказать, генарх застал меня врасплох. Я даже не подозревал, что он умеет улыбаться так… так… по-детски, что ли. Без остатка отдаваясь этому занятию.
А с другой стороны – чему удивляться? Баацеж прожил не одну тысячу лет. И то, как именно он жил, лишний раз подтверждает простую истину: не только мне ведом 'секрет' изменчивого бессмертия.
Айса я обнаружил в месте, которое у меня с ним ассоциировалось слабо. Чтобы не сказать – вообще не. Что с меня, атеиста, возьмёшь! И тем не менее, бывший принц именно что посещал храм. Точнее, Большой Собор Энгасти.
Говорят, что маги слабо склонны к вере в богов. И вообще в вере во что-либо, кроме своего резерва. Как во всякой шутке, в этой тоже есть своя – и немалая – доля истины: истово верующий маг действительно сродни чему-нибудь мифическому, вроде философского камня или универсального растворителя. Истово верующие с мощным магическим даром обычно идут в жрецы, с перспективой стать аватарами. Но…
Магия – она, конечно, куда больше, чем просто средство достижения целей. Это и образ жизни, и стиль мышления-действия, и даже, отчасти, религия сама по себе. Но рациональная магия (а в Энгасти она в основном именно такова) охотно отвечает на вопросы вроде 'что', 'где', 'когда', 'сколько', 'чем' и 'каким
