— Что-нибудь случилось?
— Да нет, собственно, — мнусь я и показываю глазами на дверь.
Она выходит вместе со мной в другую комнату.
— У вас расстроенный вид, — говорит она, всматриваясь в мое лицо. — Вы что-то скрываете.
— Меня просили…
— О чем просили? Кто?
— Меня очень просили… Вас очень хотят видеть. Речь идет о моем очень близком друге. — Я даже вспотел от такого разговора.
— Да кто он, этот ваш близкий друг?
— Мотыль. Герман Мотыль. Неужели не догадываетесь?
Девушка смеется, слегка закинув голову. Колыхается копна светлых, забранных в сетку волос. Не понимаю, что смешного в моих словах.
— Не сердитесь. — Она дотрагивается пальцами до моей руки: — Просто я вспомнила, как он… В общем, передайте своему Мотылю, что я не подойду для его коллекции.
Ай да девчонка! Так бы и расцеловал ее. Входит дежурный по ТЭЧ.
— Готово водило, — говорит он. — Можешь получать.
Я благодарю.
Страница шестнадцатая
Уже полдень, а снегопад не прекращается. Майор Жеребов ходит с деревянной лопатой от машины к машине быстрым размашистым шагом и подбадривает уставших:
— Так держать, многоуважаемые соколы. Мы не можем, не имеем права снижать боеготовность полка. Вы это и сами понимаете.
Да, мы все понимаем. Если кому-то из водителей становится невмоготу, он останавливает машину и умывается снегом. Из столовой привозят бутерброды с салом и горячий кофе. Жеребов разносит их прямо по машинам, около которых работают люди, спрашивая, не нужно ли кого подменить. Ему деятельно помогает писарь Шмырин.
— Ты, как всегда, на подхвате, — говорит ему Скороход, с которым мы работаем на расчистке дорожек к складу с ракетами.
— Стараюсь, товарищи, — отвечает Шмырин, подавая Семену кружку с кофе. А потом спрашивает, наморщив гармошкой лоб:
— Верно, что на машине Жеребова попала заглушка между тягами?
Мы не отвечаем.
— Все весьма странно и непонятно. Надо бы выяснить. — У Шмырииа своего рода пунктик кого-то в чем-то подозревать. Это у него, наверно, оттого, что он слишком много читает литературы о шпионах. — Кроме вас, подходил кто-нибудь к машине?
— Да ведь ночь была, — Семен толкает меня в бок: — Ты бы вмешался что ли, Детектив.
— Не смейтесь, Скороход, — говорит Шмырин, отбирая кружку. — Я знаю, что говорю. Бдительность, как мне известно, не помешала ни одному здравомыслящему солдату.
Температура воздуха еще повышается, идет мелкая, почти невидимая глазу изморось, которая наконец сменяется дождем. Попадая на бетонные плиты, влага тотчас же замерзает. Обширная взлетно- посадочная полоса и многочисленные рулежные дорожки превращаются в настоящий каток, хоть соревнования по конькам устраивай.
Тут-то и начинается самое трудное. Чтобы освободиться от снега, достаточно пройтись разок-другой снегоочистительными машинами, и если нового не навалит, полоса будет чистой, а лед убрать — дело хлопотное, кропотливое, тяжелое. Тепловым машинам иногда приходится довольно долго на одном месте стоять, пока лед не расплавится и не превратится в пар. И вот гудят реактивные машины, извергая на плиты струи раскалённого газа. Лед тает, а вода стекает с полосы в стороны. Прицепленные к тракторам машины медленно ползут вперед, оставляя после себя полосы сухого бетона. Наши летчики тоже не сидят без дела: посыпают песком рулежные дорожки.
После полетов
Разбор полетов — это примерно то же, что производственное совещание на предприятии. До недавнего времени такие разборы проводил с летчиками эскадрильи майор Уваров. Изредка делали замечания по эксплуатации техники инженеры спецслужб.
Став адъютантом, Стахов взял за правило выступать на разборах. Уваров не препятствовал. Он любил активных офицеров, болеющих за дело, и видел в них будущих командиров.
Последние полеты прошли, вообще, удачно. Или почти удачно. Более половины летчиков эскадрильи получили хорошие отметки за упражнения и, таким образом, полностью закончили программу переучивания. Летчики, фамилии которых стояли в конце плановой таблицы, тоже, видимо, справились бы со своими упражнениями, если бы не снежная буря.
Но не обошлось во время полетов и без накладок. Во время буксировки самолета Стахова по вине механика Артамонова была сделана пробоина в подвесном баке: таким образом сорван вылет. Стахов, конечно, знал, что есть в этом и его вина, потому что в армии за ошибки подчиненных отвечает командир, который не научил, как действовать, чтобы ошибок не было, не воспитал. И как-то невольно для самого себя он, стараясь казаться не хуже других, стал подчеркивать промахи товарищей. А таковые при желании всегда можно найти. Больше всего делалось ошибок при распределении внимания во время пилотирования в облаках, особенно при заходе на посадку по приборам. Один летчик допустил ошибку в пилотировании и потерял скорость в стратосфере во время перехвата цели, другой не загерметизировал кабину перед взлетом, третий с замедлением реагировал на команды с земли, четвертый сделал неграмотный заход на посадку. Плановая таблица выполнялась неточно. Меньше почти никто не летал, все старались летать больше. Один из летчиков, воспользовавшись заминкой на старте, пробыл в воздухе, пока в баках не выработалось почти все горючее.
Когда летчики вышли на перекур в коридор, Уваров аккуратно прикрыл за ними дверь и сказал Стахову:
— Напрасно вы, старший лейтенант, так воинствуете. Можно быть непримиримым, но принижать людей, конечно, нельзя.
— Ну мы не в пансионе для благородных девиц. Армия, в конце концов, — есть армия.
— И армия армии рознь. Тоже не нужно, конечно, забывать. Отпугнете вы людей своей резкостью.
— Я этого, между прочим, не боюсь.
Уваров не ответил. Он никогда в приказном тоне не навязывал свои взгляды и свою волю даже тем, кто, по его мнению, заходил слишком далеко…
Вернувшись с перекура, летчики занялись оформлением летной документации. А Стахов, скрестив руки на груди, ходил между рядов и смотрел, как они это делают. Если у кого-то появлялся вопрос, то обращались не к нему, а к Уварову.
«Ну и пусть, — думал старший лейтенант, покусывая мундштук, — меньше заботы». Он даже сам себе не хотел признаться, что его это задевает.
После обеда Уваров и адъютант составляли черновой вариант плановой таблицы полетов.
— Нам нужно, чтобы летчики почаще выполняли упражнения в комплексе, — сказал Уваров.
Стахов пожал плечами. Какое ему до этого дело? Раз Уваров не хочет, чтобы он проявлял в этом вопросе инициативу, он не будет ее проявлять, достаточно с него случая с Мешковым, которого послал дежурным по столовой в день полетов. Он так и сказал Уварову, когда тот предложил подумать, как лучше
