вслушайся. Слушай внимательно, Вика, и ты услышишь, как они поют. Это души людей, которым нет успокоения. Ты же приблизительно можешь представить, сколько людей гибнет в автомобильных авариях, от рук убийц, несчастных случаев… У каждого своя печальная мелодия. Я слышу в этом общем хоре каждую песню… о, они чудно поют, как слаженно, красиво… Это особый мир, особая философия реальности — это познание человеческим разумом обратной стороны души, наделённой многими уникальными и бесценными способностями. Это то, чего никогда не видел обычный смертный человек, это не имеет срока жизни. Внимай их песням, Вика, и ты многое узнаешь об обычных с виду бабочках, в которых дети любят втыкать булавки для украшения гербария.
Вике больше не оставалось ничего делать, как послушаться совета и она вслушалась. Сначала она ничего не могла разобрать: звуки сливались в единый напев, смысл которого Вика упрямо пыталась разобрать. Но вскоре удача улыбнулась ей: девушка услышала приблизительно такое:
Лишь бы только дожить
До сегодняшнего вечера мне
Хотелось бы всю жизнь оценить
И взлететь навстречу луне.
Лишь бы только знать
Что мы будем оправданы вами
Наши старания предугадать
Будут скрыты и названы снами.
Мы многое искали
Увязая в чуждой воде
Все мысли пропали
Плутая везде.
Погибшие сплетни
Развеялись что куда
Горевшие огни
Потухли навсегда
Лишь бы только не погибнуть
А остаться в живых там
Границу смерти отодвинуть
И новый мир для жизни создать…
Вика могла бы слушать бесконечно, пытаясь понять для чего они собрались и поют.
— Ты слышала их? — голос показался ей нетерпеливым.
— Да, — отозвалась Вика. — Я слышу, о чём они поют, но я не понимаю смысла в их песнях.
— Они страдают, вот и весь смысл. Они не могут петь ни о чём, кроме смерти и загробной жизни. Они потрясены своими смертями, ведь это не старость, это отнюдь не ожидаемое явление в любой человеческой жизни. Им не разрешено вернуться в мир живых, ведь ни там ни здесь им не будет покоя. А ведь ты могла стать такой же как они и не один раз. Конечно, ты можешь привести в пример свою лёгочную болезнь, но не тут-то было. Болезнь изначально запрограммировала твой организм на самоуничтожение, проще говоря, он ожидал своей гибели и способствовал этому, выполняя свою уже установленную и отлаженную роль во всём этом. Кстати, я не представилась, запамятовала немного. Меня зовут Анна, и я надеюсь, что ты сможешь хоть что-то увидеть дальше своего носа, девочка.
Вика обернулась и невольно отступила назад перед полутёмным углом, возле которого было пятно белого света.
Анна сидела в позе лотоса и луч света ярко озарял её длинное одеяние тёмно-красного цвета с широкими рукавами. Лицо же её оставалось в тени. Из её спины торчали большие наконечники английских булавок длиной с человеческую руку.
Свет стал ярче, и неподвижную фигуру сидящей женщины заливало белое, с ртутным отливом, свечение, которое стало нестерпимо ярким. Он освещал полукругом Анну, которая бесшумно сложила из длинных бледных пальцев какую-то фигуру.
Взгляд её остекленел, и радужные огоньки словно застыли и потухли.
Вслед за движением её рук возник звук, вобравший в себя нежные переливы арфы, сквозь который слышались обрывки песен мотыльков.
Свет напрягся. Теперь он был плотным и живым, образуя вокруг Анны сферический конус, за пределами которого был мрак. Внутри конуса появились сверкающие серебристые нити. Они выстреливали вниз и оплетали Анну — руки, голову, плечи…
Свет вдруг стал влажным. В воздухе над головой женщины появились белёсые мелкие капли, похожие на миллиарды ртутных шариков. И всё, чего касались эти капли, словно стекающие по воздуху вниз, начинало так же влажно светиться. Одежда Анны, её бледное лицо, руки и гладкие чёрные волосы — все это казалось облитым жидкой серебряной краской. Светящиеся маслянистые капли стекали с кончиков волос и образовывали застывшие сверкающие спирали. Будто кокон из парящих в воздухе паутин свивался сам собою вокруг Анны.
Звук изменился.
Он стал высоким и пронзительным настолько, что Вика не выдержала и зажала уши ладонями, зачарованно наблюдая за происходящим.
Всё падает в землю
Возвращаясь обратно
Превращайтесь в золу
Облетите превратно…
Летящая паутина стала густой и матово-белой на общем фоне. Нити сами собой сплетались в какие-то узорчатые кружева, постоянно меняя рисунок. Все светящееся разрасталось и увеличивалось в размерах, а потом окружавшая Анну тьма взорвалась ослепительным светом. Вспышка была настолько сильной и болезненной, что Вика упала на бетонный пол, закрывая голову руками. Ей казалось, что в её тело с размахом вонзились тысячи раскалённых иголок.
В воздухе распадалась и таяла белая паутина.
Мотыльки уже не летали, они, как слепые, беспомощно ползали по полу, судорожно шевеля обгоревшими крыльями.
Анна стояла у стены и злорадно ухмылялась, наблюдая за их безуспешными попытками взлететь.
— Они слишком беспомощны, чтобы подняться и улететь отсюда, — произнесла она и вытащила из-за спины английскую булавку величиной с трость. — Они думали, что всё вечно и ничто не сможет потревожить их уединения? Так вот, скажу я тебе, они жестоко просчитались. Как жаль. Бесплотные призраки, воплощённые в жалких бабочек сегодня наконец-то перестали петь свои заупокойные песни!
Вика медленно поднялась с пола и осмотрела себя — взрывная волна ничуть не задела её. К её ногам жался какой-то мотылёк без одного крыла, которое, видимо, обгорело, один из сотен тысяч, и девушка взяла его в руки. Казалось, все земное горе сосредоточилось в чёрных бездонных глазах бабочки, с немым укором вопрошавшей, за что ей выпала такая участь. Вика не выдержала этого и расплакалась, продолжая бережно держать мотылька в ладонях, легонько поглаживая его кончиками пальцев.
— Это твоя мать, дорогая, — ядовито сказала Анна, пристально наблюдая за Викой. — О, как она хотела бы уберечь тебя от всего этого. Ты плачешь, пытаясь доказать, что тебе жаль какую-то беспомощную бабочку?! Нет, дорогуша, ты жалеешь себя, да-да, милая, тебе очень горько думать о том, что тебя все бросили! Братец налаживает свою собственную жизнь, дальние родственники и знать не знают о твоём существовании, а жалкая душонка твоей мамочки сосредоточилась на твоей ладошке. Не надо быть такой сентиментальной плаксивой дурочкой!
— Не смей так говорить о моей матери! — впервые за последние годы Вика закричала, продолжая плакать. Вскоре плач перешёл в рыдание, она долго не могла взять себя в руки и успокоиться. — Она… она прекрасный человек, редкой душевной доброты и тепла…
— Была, — по слогам произнесла Анна невозмутимым тоном. — Она, насколько мне известно, отошла в мир иной по вине несчастного случая. Да, вовремя она это сделала, а то её слабая нервная система не выдержала, узнай она, что это ещё не все горести, выпавшие на твою долю! Бедная женщина, иметь такую
