и, может быть, от того, что знает, и думает — всё в мире происходит от знания «что», он сам взял их оттуда. Но все его стремление к знанию причин и говорит мне, что он ничего не знает, как и я не знаю, но хочу знать, что мир беспредметен.
О, если бы человек знал, он был бы космосом, Вселенной, природой! У него не было бы ни нужды, ни необходимости, ни культуры преодолений. А как, кажется, просто познать или знать мир, Вселенную — нужно только познать или знать одно зерно пшеницы, чтобы познать все зерна тысячи десятин засеянной <ими земли>; нужно познать нашу планету, чтобы познать Вселенную в планетах. Но <человек> не может познать. Так же он не может познать и того, что найденная причина может оправдать цель и <быть> использована по своему назначению, — несмотря на то, что познанная причина обезвреживается, очищается своей стихией, вредной для человека, которая либо отводится им, либо исправляется в безвредную мне сторону.
Таким образом, познание причин и направление их — моя главная функция жизни.
Возможно ли доказать, что сознание человека, строя свою культуру, оправдывает назначенную цель, укажет точно, что причина82 появления того или иного явления создала осмысленное задание <и что> создавшаяся нужда и необходимость его причины побеждены. Человек ставит при этом условие — впереди всего разум как познаватель и ориенталист <так!>, вся его культура — результат или след ориентации. Но тогда и вся природа — сплошная ориентация. Перед кем же и от каких причин создалась ее культура?
Мне кажется, что в человеке существуют две функции. Одна — беспредметная родовых связей, вне определений причин постижения, заключающаяся в спадении и распадении; и <вторая —> разумная, собирающаяся познать и предвидеть, найти средства, устранить причины путем их познания. На этих комбинациях, которые выражают цель человека, строится культура ориентализма <ориентирования> всей нашей практической жизни. Предполагаю, что и сама цель (во многих случаях причина), вызвавшая причину83 проявления, вовсе не оправдывается необходимостью общежитейского порядка отношений; в каждом проявлении действительная причинность будет родовая связь, стремление к целому. Это целое в одном случае возможно назвать сознанием (попытка осознать всё как цель организма), т. е. предполагая в нем всё собрание распыленного. Это одно сознание оправдывающее первопричину своего существования. Во втором случае сознание, возможно считать <сознанием> общежития, которое видит в сознании осмысленное действие, оправдывающееся необходимостью общежитейского порядка отношений. Но и в последнем случае признаки существуют первого сознания, т. е. <стремления> собрать для осуществления цели все средства — достигнуть целого — <то есть> единства. А само уже единство как достигнутое собранное достигает спадения всего или распадения родовых явлений элементов.
Итак, причина всего того, что называем проявлением, является родовая связь. (Само слово «проявление» в этом случае не совсем соответствует, ибо, собственно говоря, ничего не проявляется во взаимном родовом слиянии, здесь повторные явления того, что неизменно существовало и будет существовать в вечности их родовой неизменности.) Если мое предположение верно о родовых связях, то возможно мир распределить на родовые связи, и, «познавши» родовое на нашей планете, мы можем познать их во всей Вселенной.
Каждая планета или наш земной предмет человеческой культуры состоят из связи ряда родовых связей, и нет такого предмета — состоящего <только> из одного рода. Целое предмета выражается из известного числа родов — даже если был бы построен стол из одного рода (формальная сторона), то целое его заключало<сь> бы во всей той сумме связей иных родов, которые выражают его целеназначение.
Наша планета есть целое как сумма связанных между собой родов. Что их заставляет соединиться, какие причины в этом участвуют, — трудно предположить. И хочется сказать, что нет причин, ибо видимая причина — не причина, роды при взаимном соприкосновении творят новую причину двуродовых связей, и так без конца <вьется> вереница колец движения.
Что же эта связь родов — утилитарна, целеполезна или нет? В природе не вижу утилитарности, хотя видима как будто в каждом ее творении, ибо в ней как возникает, так и исчезает вес. Так что утилитарность явления и цель в природе не существуют. Так же и в человеческой культуре <они> не существуют, ибо человек — связь природных сумм родов, которого мчит Земля в вихре солнц и планет туда, где нет ни цели, ни утилитарной полезности. Несмотря на все потрясения кулаками и заявления человека о своем всесильном и могущественном «Я», он тоже природная связь, и судьба его в судьбе всего, и выйти ему из целого этой связи нельзя, и «Я» его потоптано в пыли множеств. Он так же форму свою как внешнего изменит в бытии, как и все, и так же сознание его в пути развеется и распадется и вновь сложится, как туман. И если появляются у него потуги к преодолению природы — <то это> простое заблуждение, <поскольку> через то, что преодолевает, стремится присоединиться как родовое целое к сумме сложившихся родов, чтобы оправдать свою беспредметность существования.
Последнее слово припомнило мне, что вся Культура его в сознании представляет борьбу за существование. Какая странная Культура! Она может быть только в человеке, ибо ничто в природе не борется, так как ничто ничего не может побороть, превозмочь. Смена внешней формы и разрушение последней не разрушает рода в его существе. Так все остроумно построено в природе, что ничто разрушить нельзя, видимое разрушение человека совсем не разрушает его существа.
Некогда люди думали, что сожжение какого-либо «еретика» означает полную победу, и доказательство его ереси сожжено; но оказывается, что следующее поколение эту же ересь поставило во главу угла, ибо ересь ни в ком, как <только> во всем существовала, она осталась не сожженной.
Итак, ничего нельзя разрушить и ничего создать, как бы человек ни стремился к разрушению, он только разрушит внешнее, но никогда существо и свойство. И то, что он считает созданием — простое состояние существа и свойства во внешнем; разрушение и создание — два действия, оперирующих с внешними формами. Отсюда все усилия к победам остаются беспредметными.
49. Знание — это полнота сознания. Знания не может быть иначе, как только тогда, когда узнан объект, познаны его причины в целом. Возможно ли доказать существование целого? Возможно ли доказать, что известный объект состоит из определенных целых и что составное целое возможно тоже познать в целом или частичном? Существует ли элемент в действительности или же это только воображаемое изъятие? Если воображаемое84, тогда всё воображаемое, и то, что называем действительностью, — просто воображение. На самом деле не существует ни березы, ни камня, ни воды, это просто воображаемая условность, и живописец, написавший в своем холсте пейзаж, наглядно доказал, что действительности не существует, — березы в его картине нет, как нет и в действительности.
Возможно ли существование целого? По моему предположению, в первых страницах моей записки целого не нахожу, и потому знать ничего нельзя. Все же усилия или средства, через которые собираются всё знать, познать, исследовать, разумнить, обосновать, построить науку, — составляют Культуру безумия. И если то, что разумеем человеком, а разумеем <его> в последней Культуре, — <то> разумеем разумное существо, действия его находим разумными и нормальным здравым смыслом. Но стоит только посмотреть за борт земного шара, взглянуть в бесконечность мрака, в котором бегут в вихре неисчислимые солнца, как сейчас же покажется <то>, с чем имеешь дело. Видишь, что тебя схватила сила безумия другого порядка, и ты бессилен вырваться из ее цепких рук неумного осла. Ум твой, разум твой в панике закорчится в ужасе бессилия, в силе безумия.
И потому только человек покоен в разуме своем, смел и горд, заносчив, похваляется победить охватившее его безумие и бессмыслие, что никогда по-настоящему не заглянул за борт безумия, никогда не взглянул в расстояния мерцающих светил, никогда себе не представил те сотни тысяч миллионов бесконечных лет движения земного безумного шара, который ни к чему еще нас не доставил и не приблизил ни к одной звезде, — как будто никуда ничто не движется, как будто во мраке светящие солнца стоят недвижимы, как остолбеневшего безумия глаза.
Итак, Разум хочет построить свой здравый смысл и цель на фундаменте безумия, или обратить его в разум. Не будет ли в этом разуме тот же признак безумия, ибо кто же подпишет договор с безумным и обеспечит себя? Подписать разумный договор с Вселенной или строить что-либо на ее основании значит быть самому безумным, не быть уверенным в том, что вдруг этот безумный не устоит и помчится и